Привет студент

Оренбургский государственный педагогический университет

 

 

 

 

Курсовая работа по литературе

«Отцы и дети» Тургенева и антинигилистический роман Ф.М.Достоевского «Бесы».

 

 

Выполнил: Л.Богомолова

Проверил:

 

 

 

 

2007 г.
План:

 

Введение………………………………………………………………. Глава 1. Нигилизм и отношение к нему Достоевского и Тургенева…………………………………………………………….. 1.1           . Понятие нигилизма…………………………………………….. 1.2. Ф.М.Достоевский и И.С.Тургенев,  их отношение к нигилизму…………………………………………………………….. Глава 2. Полемика Тургенева и Достоевского в их романах…..  2.1. «Отцы и дети» Тургенева – роман о нигилистах…………… 2.2. «Бесы» - образец философской антинигилистической концепции Достоевского. ………………………………………….. Заключение………………………………………………………….. Литература…………………………………………………………….

2   3 -   6 11 -   13 23 26

 

 

 

 

Введение.

Сбились мы. Что делать нам?

В поле бес нас водит, видно, 

Да кружит по сторонам.

А.С.Пушкин

 

Актуальность данной работы состоит в том, что творческая полемика Тургенева и Достоевского в их романах «Отцы и дети» и «Бесы», направленная на нигилизм, вызывает огромный интерес у исследователей творчества этих двух писателей. Тот факт, что «Бесы» Ф.М.Достоевского являются своеобразным ответом на «Отцов и детей» не вызывает сомнения как ни у одного из ученых, так и ни у одного из читателей. Тем более данный ответ интересен тем, что он дан в особом ключе, который мог быть присущ только одному великому писателю – Федору Михайловичу Достоевскому.

Целью данной работы является сопоставление позиции Тургенева и Достоевского по отношению к нигилизму на примере двух романов: «Отцы и дети» и «Бесы».

Цель обусловила следующие задачи:

1. Рассмотреть понятие нигилизма.
2. Исследовать отношение Ф.М.Достоевского и И.С.Тургенева к нигилизму.
3. Рассмотреть роман «Бесы» Ф.М.Достоевского как великое антинигилистическое произведение.

 

 

 

 

 

 

Глава 1. Нигилизм и отношение к нему Достоевского и Тургенева.

 

• Понятие нигилизма.

 

Шестидесятые и семидесятые года прошлого столетия... Это было время того, что именовалось нигилизмом. Слово “нигилист” вряд ли вызовет образ в уме современного читателя. Но прочитайте “Отцы и дети” Тургенева — найдете тип нигилиста в образе Базарова; прочитайте “Обрыв” Гончарова — найдете тип нигилиста в образе Марка Волохова, более разработанный, чем у Тургенева, более вдвинутый в реальную жизнь; прочитайте, наконец, “Бесы” Достоевского — увидите их много, уже реально определившихся, вошедших в борьбу и обрисованных с той чрезмерностью, которую сообщает явлениям пророческое прикосновение к действительности...         

Студенческая молодежь шестидесятых годов – нигилисты с большой буквы. Для них поэзия сама по себе не существовала.

Это шло издалека. Белинский, человек большого поэтического провидения и верного художественного вкуса, захотел — в такие времена, когда у нас почти ни о чем еще не писали, — писать обо всем. Он стал разъяснять значение искусства и приноравливать свои разъяснения к пониманию таких людей, которые искусства не чувствовали. Он захотел путем поучения заразить обывателя любовью к поэзии; для этого он принижал смысл поэзии и вообще искусства, приписывая им удовлетворение обывательских потребностей в таких областях, куда влияние искусства на самом деле не проникает. Действуя с самыми лучшими намерениями, он заманивал в искусство посторонними средствами. Он поставил всю последующую нашу критику на  почву требований пользы. Новое поколение критиков, Добролюбов, Писарев, уже рассматривало произведение искусства только со стороны  тех идей, общественных, культурных, политических, которые оно  провозглашало. Чернышевский явил самую яркую и откровенно  разрушительную формулу внехудожественных требований к искусству, когда в своей диссертации об эстетическом отношении искусства к  действительности объявил, что искусство лишь заменяет природу. Его политическая неблагонадежность, революционный образ мыслей и ссылка придавали в глазах молодежи, как это ни странно, авторитетность его критике в вопросах искусства. С тех нор установился союз революционного образа мыслей с утилитарным отношением к искусству.            

Воцарился какой-то галдеж, хаяние всего прекрасного и презрение к  тем, кто прекрасным восхищался. Удивительна была в этой молодежи атрофия чувства красоты. Они были слепы, они были глухи к ней. Это были люди, неспособные не только восхищаться, но даже просто видеть. Для них природа не существовала; они ходили по степи, по лесу, по парку, опустив голову, смотря себе под ноги, будто обронили что-то. Дерево для них не существовало, и дивные закаты солнца горели и сгорали не для них.

Жалкую картину являла эта молодежь во цвете лет и без всякого душевного расцвета. В них было не только непонимание, в них было озлобление против красоты. Это бывало в особенности в тех случаях, когда красота являлась достижением человеческих трудов. Они запрещали себе восхищаться, а себя самих они уродовали. Девушки стригли себе волосы, носили синие очки и приемами своими в обхождении с людьми как будто задавались целью подавить всякое проявление женственности.

Мужчины носили, наоборот, длинные волосы; они были неопрятны, нарочито неряшливы и в опрокидывании общественных предрассудков доходили до того, что в присутствии девушек отдавали свои долги природе.

Эти же люди завели обычай “хождения в народ”, шли в народ, чтобы просвещать его в революционном направлении. Да, они шли в народ, к народу, но двигала ими не столько любовь к народу, сколько ненависть к тому, что не народ.

Предвзятость, и в этой предвзятости отсутствие любви, преобладание ненависти и, наконец, личный и партийный расчет — вот причина нежизненности тех людей; ненависть, питаемая классовыми соображениями, то есть тем самым, чему они объявляли войну. Только любовь ценна творчески, ненависть лишь разрушает. И они были бессильны создать. Это было поколение глумителей, хулителей, но не строителей. В науке они не оставили следа, в искусстве они были еретики, в музыке они искали “слезу”, в песне они увлекались текстом, в живописи дали передвижничество, в литературе гражданскую скорбь, в критике требование “здорового русского реализма”.

Поколение недовольных, но столь же ненужных людей. Они оказались одиноки; народ, который подымали, так же мало знали, как и тех, против кого его подымали. Несчастные, ни к кому не приставшие, они только пополняли численность административно-ссыльных.

Откуда пошло название “нигилист” — кто скажет? Если Тургенев первый пустил его в печать, это не значит, что он его выдумал; я думаю, наоборот, что он прибегнул к нему, потому что оно уже было в ходу. Во всяком случае, это не было название партии, не сами люди себя так назвали, а их окрестили: от латинского слова “nihil” — “ничто”, то есть люди, ни во что не верящие. Наименование это стало понемногу приобретать значение активно-революционное, террористическое, в особенности, за границей.

Все это больше относится к области настроений, чем к области мышления. Все это не столько наука, сколько психология или даже патология. Во всем этом напряжение, несомненно, неврастеническое, психопатическое.

 

• Ф.М.Достоевский и И.С.Тургенев, их отношение к нигилизму.

 

В нигилизме Достоевского в большой степени занимал генезис явления. Особенно тщательно генеалогия нигилизма была проработана писателем в период работы над романом "Бесы". И в тексте романа, и в черновиках, и в письмах о нем Достоевский прямыми отцами бесов называет западников, людей 1840-х годов - Белинского, Грановского и  других; виноват в развитии бесовщины и Тургенев.

Говоря о нигилизме, Достоевский многократно указывал на его чужеродность для российской почвы, на его западное происхождение. Слова "западник" и "нигилист" (по крайней мере, в период работы над "Бесами") были для писателя синонимами - в его письмах этого времени мы читаем: "Нигилисты и западники требуют окончательной плети...", "Вот завопят-то про меня нигилисты и западники что ретроград!". Причиной этому в большой степени был Тургенев: как раз прозападнические симпатии последнего вызвали его конфликт с Достоевским в 1867 г. в Бадене. Незадолго до того появился роман "Дым", где устами Потугина был высказан ряд суждений об отсталости России по отношению к Европе. Именно после этого, вероятно, ссора двух писателей стала неизбежной. Она описана в письме к А.Н.Майкову; так, Достоевский приводит следующие слова Тургенева: "Знайте, что я здесь поселился окончательно, что я сам считаю себя за немца, а не за русского, и горжусь этим!".

Для Достоевского проблема русской революции, русского нигилизма и социализма, религиозного по существу, это — вопрос о Боге и о бессмертии, утверждает Н.А.Бердяев. «Социализм есть не только рабочий вопрос или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю» («Братья Карамазовы»). 

Далее Бердяев еще более четко формулирует слова Достоевского: «Можно было бы даже сказать, что вопрос о русском социализме и нигилизме — вопрос апокалиптический, обращенный к всеразрешающему концу. Русский революционный социализм никогда не мыслился, как переходное состояние, как временная и относительная форма устроения общества, он мыслился всегда, как окончательное состояние, как царство Божие на земле, как решение вопроса о судьбах человечества.  Это — не экономический и не политический вопрос, а прежде всего вопрос духа, вопрос религиозный. «Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? Вот, наприм., здешний вонючий трактир, вот они и сходятся, засели в угол... О чем они будут рассуждать? О мировых вопросах, не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие? А которые в Бога не веруют, ну, те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все те же вопросы, только с другого конца». Эти русские мальчики никогда не были способны к политике,. к созиданию и устроению общественной жизни. Все перемешалось в их головах, и, отвергнув Бога, они сделали Бога из социализма и анархизма, они захотели переделать все человечество по новому штату и увидали в этом не относительную, а абсолютную задачу. Русские мальчики были нигилисты-апокалиптики. Начали они с того, что вели бесконечные разговоры в вонючих трактирах. И трудно было поверить, что эти разговоры о замене Бога социализмом и анархизмом и о переделке всего человечества по новому штату могут стать определяющей силой в русской истории и сокрушить Великую Россию. Русские мальчики давно уже провозгласили, что все дозволено, если нет Бога и бессмертия.  Осталось блаженство на земле, как цель. На этой почве и вырос русский нигилизм, который казался многим наивным и благожелательным людям очень невинным и милым явлением. Многие даже видели в нем нравственную правду, но искаженную умственным заблуждением. Достоевский глубже проник в тайники русского нигилизма и почувствовал опасность. Он раскрыл диалектику русского нигилизма, его сокровенную метафизику».

Со временем озлобленность Достоевского на Тургенева лишь росла; будущий автор "Бесов" видел в своем оппоненте человека, оторванного от родной почвы и не стеснявшегося бравировать этим. Параллельно в сознании  Достоевского сближались нигилизм и западничество. Здесь необходимо обратиться к статье Тургенева "По поводу "Отцов и детей": "Я - коренной, неисправимый западник, и нисколько этого не скрывал и не скрываю... [...]"Ни отцы, ни дети, - сказала мне одна остроумная дама по прочтении моей книги, - вот настоящее заглавие вашей повести - и вы сами нигилист"... Не берусь возражать; быть может, эта дама и правду сказала". На взгляд  Достоевского, Тургенев подтвердил этими словами как свою лояльность по отношению к нигилистам, так и оторванность нигилизма от российской почвы.

Однако во вполне конкретном смысле Достоевский был Тургеневу обязан: как  уже отмечалось, роман "Отцы и дети" был одной из отправных точек в  складывании замысла "Бесов". Строя свой роман, писатель в большой степени отталкивался от сюжета, композиции и идей романа Тургенева; нигилисты, столь пугавшие теперь Достоевского, были впервые изображены там. Главный  герой "Отцов и детей" давно интересовал и привлекал Достоевского; известен  отклик из "Зимних заметок о летних впечатлениях": "Ну и досталось же ему [Тургеневу] за Базарова, беспокойного и тоскующего Базарова (признак  великого сердца), несмотря на весь его нигилизм".

То есть, Достоевский видел в образе Базарова трагизм и ставил его выше  своих идейных противников из демократического лагеря (в "тоскующем  сердце" он решительно им отказывал). Об ином восприятии говорил   Антонович в статье "Асмодей нашего времени": герой Тургенева показался  критику злым пасквилем на кружок "Современника". Антонович расценил  "Отцов и детей" как клевету, а Базарова - как карикатуру на нечто  несуществующее, как выдумку. Похожие суждения мы встречаем в  воспоминаниях писательницы Е.Н.Водовозовой: "Весь роман - сплошная  гнусная карикатура на молодое поколение!" - "Это презренный пасквиль!" -  "Трудно сочинить большую клевету..."[1]

 Ценность этих отзывов - именно в их скоропалительности: "по размышленье зрелом" можно было увидеть и положительные черты Базарова, но первые, необдуманные впечатления были именно такими... Из этого ясно как минимум одно: Тургенев описывал явление реальное, невыдуманное, если живые нигилисты (прогрессисты, как  угодно) были столь задеты за живое его романом.     

Впрочем, мнение "Современника" не было мнением всего демократического лагеря. Наиболее "хвалебную" статью о Базарове написал Д.И.Писарев (считавший себя, между прочим, преемником Н.А.Добролюбова в "реальной  критике"). В статье "Базаров" он говорит о Тургеневе с уважением и благодарностью: "Тургенев не полюбил Базарова, но признал его силу... и сам принес ему полную дань уважения"[2]. Критик называет базаровщину  неостановимой болезнью своего времени, которая поначалу пристает к самым сильным и незаурядным людям. Писарев говорит о разнице между Базаровым и  его литературными предшественниками (Онегиным и Печориным, во-первых, -  Рудиным и Бельтовым, во-вторых): в отличие от Рудиных, Базаровы осознают  свое практическое бессилие и не выдают желаемое за действительное: "У  Базаровых есть и знание, и воля, мысль и дело сливаются в одно твердое целое"[3].

Очевидно, что, говоря о "Базаровых" во множественном числе, Писарев имел в  виду жизненную правдивость описанного типа. Если принять суждение Антоновича (Базаров есть карикатура, настоящие представители молодого  поколения гораздо лучше его) за одну крайность, то положительный отзыв  Писарева (Базаров - типичен, он - существует) окажется не на другом  полюсе, а где-то посередине. Противоположностью же в определенном смысле  окажутся отзывы о Базарове Герцена и Достоевского.

 

 

 

 

Глава 2. Полемика Тургенева и Достоевского в их романах. 

 

2.1. «Отцы и дети» Тургенева – роман о нигилистах.

 

Говоря о Тургеневе, следует сразу отметить, что его позиция миросозерцания не столь высока, развита, как у Достоевского. Поэтому все его произведения, по нашему мнению, нужно рассматривать именно с учетом данной неразвитости.

Но все же, Тургенев был характерным представителем классической русской литературы, которая всегда ставила перед собой социальные задачи, играла важную общественную роль. Он по праву гордился своими  «Записками охотника», которые способствовали освобождению крепостных крестьян. Его социально-психологические романы оказывали  сильное влияние на российскую общественную мысль, ибо писатель, по  словам Добролюбова, «быстро угадывал новые потребности, новые идеи   <...> и в своих произведениях обращал внимание на вопрос, стоявший  на очереди и уже смутно начинавший волновать общество». Когда  начинающие литераторы обращались к Тургеневу за советами, он никогда не открывал им профессиональные «секреты» своего мастерства, а  серьезно говорил: «Вы должны себя делать, человека из себя делать».

Творчеству Тургенева свойственны глубокий психологизм, изящество и музыкальность языка и стиля, его женские образы очаровательны и подкупают своим обаянием. Его лиризм, вера в личность, человеческий  разум обусловлены тем, что он был особенно тесно связан с наследием  русского и западного романтизма и сложился как писатель в эпоху  позднего романтизма 40-х годов. В то время преобладал особый тип «идеалиста», блестяще образованного и талантливого, активность  которого в условиях невозможности практической и общественной  деятельности ограничивалась пылки­ми речами и страстной полемикой в  распространенных тогда кружках. В своих ранних произведениях  «Гамлет Щигровского уезда» и «Дневник лишнего человека» Тургенев дал  блестящую сатиру на это поколение и на всю эпоху 40-х годов, однако недостатком этих  повестей было то, что они носили характер памфлета, в них еще не было художественной оценки эпохи. Этот недостаток Тургенев  преодолел позже, в романах «Рудин» и «Отцы и дети», в которых он не   только показал развитие исторических эпох и смену типа русского  общественного деятеля, но и засвидетельствовал перед чита­телем свои  несомненные художественные дарования.

Роман «Отцы и дети» читали во всех слоях общества - от революционно  настроенной молодежи до правительственной верхушки и крайних реакционеров. «Отцы и дети» оказались в центре литературной и общественной жизни 60-80-х годов XIX века. Ожесточенные споры  вокруг романа велись не только в критике. В романе Чернышевского  «Что делать?» и романе Достоевского «Бесы» много скрытой и явной  полемики с Тургеневым. Чернышевский никак не мог согласиться с  Тургеневым в оценке «нового человека», трагическую противоречивость которого так убедительно показал Тургенев. Парадокс Базарова в том, что революционность его взглядов и жажда преобразования мира   уживаются с позитивистским миросозерцанием буржуазного  ученого-просветителя. Зная об отрицательном отношении к роману  Тургенева революционной молодежи (возраст этой молодежи был от 20  до 25 лет), Чернышевский воспел «детей», вопреки лозунгу Тургенева

«Ни отцы, ни дети». Достоевский нарисовал своеобразную злую карикатуру на   Тургенева, который в «Бесах» фигурирует под фамилией Кармазинов и  заискивает перед радикально настроенной революционной молодежью.

Степан Трофимович говорит о романе: «У него Базаров - это какое-то  фиктивное лицо, не существующее вовсе». Сам факт, что роман вызвал  такие противоречивые оценки, говорит о том, что Тургенев, в  произведении которого совершенно отсутствуют элементы социальной  сатиры и памфлета, сумел всех задеть за живое, пользуясь лишь  методом «художественного воспроизведения». Суть этого метода Тургенев выразил так: «Художественное воспроизведение - если оно  удалось - злее самой злой сатиры».

Тип социально-психологического романа, созданный Тургене­вым, оказал  огромное влияние на развитие общественной и литера­турной жизни. Его  «художественные воспроизведения» были настолько точными, что им не только верили, но даже подражали. Писатель по праву говорил о своем Базарове: «Образ вышел до того определенный, что немедленно вступил в жизнь и пошел действовать». Журналист Алексей Суворин так             отозвался о влиянии Тургенева на современное общество: «Он создавал            образы мужчин и женщин, которые оставались образцами. <...> Он придумывал покрой, он придумывал душу, и по этим образцам многие россияне одевались». Однако здесь перед нами явная недооценка, ибо невозможно подражать тому, что надуманно и искусственно. Образам Тургенева подражали в силу их внутренней убедительности. Именно             поэтому романы Тургенева продолжают интересовать не только исследователей литературы прошлого, но и остаются на книжной полке современных русских читателей.

 

 

 

 

 

 

2.2. «Бесы» - образец философской антинигилистической концепции Достоевского.

 

Как трезвый наблюдатель Достоевский не мог закрыть глаза на новые черты общественной и культурной жизни пореформенной, буржуазной России. Но и в 70-е годы он продолжал отстаивать необходимость для России идти вперед в отличие от Запада мирным путем, без коренных социально-политических преобразований. Высоко оценивая глубину и страстность исканий, нравственную бескомпромиссность и способность лучших представителей русской молодежи к самопожертвованию, Достоевский не принимал революции,  и своими произведениями предупреждал о надвигающейся опасности.

В своей статье «Русская трагедия» Н.А.Бердяев так оценивает место «Бесов» в русской литературе: «Ужe в пepвыx eгo aккopдax cлышитcя нeoтвpaтимый пpигoвop, пpeднaчepтывaeтcя нeизбeжнaя гибeль гepoeв вo взaимнoй cплeтeннocти иx cyдeб. Пpивычный мacштaб, пo кoтopoмy чacтo cyдят и pядят o «Бecax», ecть пoлитичecкaя pacцeнкa пoлитичecкйx тeндeнций этoгo poмaнa. Oдни цeнят в нeм глyбoкoe и пpaвдивoe изoбpaжeниe pyccкoй peвoлюции, пpямoe пpopoчecтвoвaниe o нeй, yдивитeльнo пpeдвocxитившee мнoгиe и мнoгиe чepты пoдлиннoй, лишь чepeз чeтвepть вeкa пpишeдшeй pyccкoй peвoлюции; дpyгиe нeнaвидят «Бecы» кaк пoлитичecкий пacквиль нa этy жe peвoлюцию, в иx глaзax тeндeнциoзный и вpeдный; этo впeчaтлeниe ycиливaeтcя oтдeльными чepтaми кapикaтypы и шapжa, нeocпopимo имeющимиcя (в oбpaзax Kapмaсинoвa, oтчacти Cтeпaнa Фeдopoвичa, oтдeльныx пepcoнaжeй из peвoлюциoнepoв и пoд.)».

В другой своей статье, «Духи русской революции» Н.А.Бердяев еще раз указывает на то, что Достоевский предвидел, что революция в России будет безрадостной, жуткой и мрачной, что не будет в ней возрождения народного. Он знал, что немалую роль в ней будет играть Федька-каторжник и что победит в ней шигалевщина. Петр Верховенский давно уже открыл ценность Федьки-каторжника для дела русской революции. И вся торжествующая идеология русской революции есть идеология шигалевщины. Жутко в наши дни читать слова Верховенского: «В сущности наше учение есть отрицание чести, и откровенным правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно». И ответ Ставрогина: «Право на бесчестье — да это все к нам прибегут, ни одного там не останется!» И русская революция провозгласила «право на бесчестье», и - все побежали за ней. А вот не менее важные слова: «Социализм у нас распространяется преимущественно из сентиментальности».  Бесчестье и сентиментальность — основные начала русского социализма.  Эти начала, увиденные Достоевским, и торжествуют в революции. Петр Верховенский видел, какую роль в революции будут играть «чистые мошенники». «Ну, это, пожалуй, хороший народ, иной раз выгодны очень, но на них много времени идет, неусыпный надзор требуется».

В романе «Бесы» спор Достоевского с современной ему   революционной Россией достиг кульминационной точки. В основу романа       Достоевский положил материалы «нечаевского дела» - процесса лета 1871 г. над членами революционного кружка Нечаева, который пропагандировал «всеобщее и повсеместное разрушение» и призывал своих последователей объединиться с разбойниками и деклассированными, преступными элементами.

«…Целое общество людей, одержимых мечтой о насильственном перевороте, чтобы переделать мир по-своему, совершают зверские преступления и гибнут позорным образом, а исцеленная верой Россия склоняется перед своим Спасителем» - вот как отзывается о сюжете «Бесов» В.Соловьев. 

 Достоевский выводит в «Бесах», вслед за Тургеневым в «Отцах и детях», те же два поколения, между которыми в России 1860-х гг. обострился идеологический конфликт. Но он дает спорам между ними другую интерпретацию. Типичные, в понимании автора, представители старшего поколения в «Бесах» - сюсюкающий и самовлюбленный писатель Кармазинов и Степан Трофимович Верховенский, рассказ о котором проникнут иронией.

Степан Трофимович, как и многие другие люди его поколения, в представлении автора, всего лишь - взрослый ребенок, суетный и тщеславный, но при этом бесконечно добрый, благородный и беспомощный. Но его либерализм, преклонение перед «западной» культурой и парламентскими учреждениями, его религиозный скептицизм делают Степана Трофимовича духовным первопрокатором. В конце жизни, пережив крах своих «западнических» убеждений, Степан Трофимович отправился в «последнее странствование» с котомкой за плечами. Он умирает бесприютным странником, в простой крестьянской избе, умирает, хотя и не отрешившийся от своего религиозного скептицизма, верующий по-прежнему лишь в «Великую Мысль», но в то же время жаждущий бессмертия души, со словами любви и всепрощения на устах.

Прямые духовные «дети» Степана Трофимовича и Кармазинова, по оценке Достоевского - молодые люди следующего поколения вплоть до нечаевцев с их рационализмом, западнической верой во всемогущество человека и его воли.

Они охарактеризованы автором как «бесы», «кружащие» Россию и сбивающие ее с истинного пути. Таков смысл полемического названия романа. Поколение «бесов» представлено в романе фигурами нескольких, психологически непохожих друг на друга героев. Сын Степана Трофимовича - Петр с усмешкой слушает восторженно-патетические тирады отца, которого он считает безнадежно отсталым от века.

Невежественный и циничный, он откровенно заявляет о себе, что он «мошенник, а не социалист»; его цель - личная власть. К товарищам, которых  он хочет духовно подчинить себе и связать круговой порукой, Верховенский-младший относится с откровенным презрением, исполнителя его планов и доверенное лицо разбойника Федьку Каторжного он позднее сам же «ликвидирует». Союзником и единомышленником Петра является Шигалев, автор проекта устройства такого будущего общества, в котором насилие и неравенство сильного и слабого, доносы, взаимная слежка, вражда к образованию и таланту возведены в перл создания.

Сейчас, после опыта русской революции, даже враги Достоевского должны признать, что «Бесы» — книга пророческая. Н.А.Бердяев говорит, что «…Достоевский видел духовным зрением, что русская революция будет именно такой и иной быть не может. Он предвидел неизбежность беснования в революции. Русский нигилизм, действующий в хлыстовской русской стихии, не может не быть беснованием, исступленным и вихревым кружением». Это исступленное вихревое кружение и описано в «Бесах». Там происходит оно в небольшом городке. Ныне происходит оно по всей необъятной земле русской. И начало это исступленное вихревое кружение от того же духа, от тех же начал, от которых пошло оно и в том же маленьком городке. Ныне водители русской революции поведали миру русский революционный мессианизм, они несут народам Запада, пребывающим в «буржуазной» тьме, свет с Востока. Этот русский революционный мессианизм был раскрыт Достоевским и понят им как негатив какого-то позитива, как извращенный апокалипсис, как вывернутый наизнанку положительный русский мессианизм, не революционный, а религиозный.  Все герои «Бесов» в той или иной форме проповедуют русский революционный мессианизм, все они одержимы этой идеей. У колеблющегося и раздвоенного Шатова перемешано сознание славянофильское с сознанием революционным. Такими Шатовыми полна русская революция. Все они, как и Шатов Достоевского, готовы в исступлении выкрикивать, что русский революционный народ — народ-богоносец, но в Бога они не верят. Некоторые из них хотели бы верить в Бога — и не могут; большинство же довольствуется тем, что верит в богоносный революционный народ. В типичном народнике Шатове перемешаны элементы революционные с элементами реакционными, «черносотенными». И это характерно. Шатов может быть и крайним левым и крайним правым, но и в том и в другом случае он остается народолюбцем, демократом, верующим прежде всего в народ. Такими Шатовыми полна русская революция; у всех у них не разберешь, где кончается их крайняя левость и революционность и начинается крайняя правость и реакционность. Они всегда враги культуры, враги права, всегда истребляют свободу лица. Это они утверждают, что Россия выше цивилизации и что никакой закон для нее не писан. Эти люди готовы истребить Россию во имя русского мессианизма. У Достоевского была слабость к Шатову, он в себе самом чувствовал шатовские соблазны. Но силой своего художественного прозрения он сделал образ Шатова отталкивающим и отрицательным.

В центре революционного беснования стоит образ Петра Верховенского.  Это и есть главный бес русской революции. В образе Петра Верховенского Достоевский обнажил более глубокий слой революционного беснования, в действительности прикрытый и невидимый. Петр Верховенский может иметь и более благообразный вид. Но Достоевский сорвал с него покровы и обнажил его душу. Тогда образ революционного беснования предстал во всем своем безобразии. Он весь трясется от бесовской одержимости, вовлекая всех в исступленное вихревое кружение. Всюду он в центре, он за всеми и за всех. Он — бес, вселяющийся во всех и овладевающий всеми. Но и сам он бесноватый.  Петр Верховенский прежде всего человек совершенно опустошенный, в нем нет никакого содержания. Бесы окончательно овладели им и сделали его своим послушным орудием. Он перестал быть образом и подобием Божиим, в нем потерян уже лик человеческий. Одержимость ложной идеей сделала Петра Верховенского нравственным идиотом. Он одержим был идеей всемирного переустройства, всемирной революции, он поддался соблазнительной, лжи, допустил бесов овладеть своей душой и потерял элементарное различие между добром и злом, потерял духовный центр. В образе Петра Верховенского мы встречаемся с уже распавшейся личностью, в которой нельзя уже нащупать ничего онтологического. Он весь есть ложь и обман и он всех вводит в обман, повергает в царство лжи. Зло есть изолгание бытия, лжебытие, небытие. Достоевский показал, как ложная идея, охватившая целиком человека и доведшая его до беснования, ведет к небытию, к распадению личности. Достоевский был большой мастер в обнаружении онтологических последствий лживых идей, когда они целиком овладевают человеком. Какая же идея овладела целиком Петром Верховенским и довела личность его до распадения, превратила его в лжеца и сеятеля лжи? Это все та же основная идея русского нигилизма, русского социализма, русского максимализма, все та же инфернальная страсть к всемирному уравнению, все тот же бунт против Бога во имя всемирного счастья людей, все та же подмена царства Христова царством антихриста. Таких бесноватых Верховенских много в русской революции, они повсюду стараются вовлечь в бесовское вихревое движение, они пропитывают русской народ ложью и влекут его к небытию. Не всегда узнают этих Верховенских, не все умеют проникнуть вглубь, за внешние покровы. Хлестаковых революции легче различить, чем Верховенских, но и их не все различают' и толпа возносит их и венчает славой.

Но в среде молодого поколения Достоевский различает и иные, более сложные, трагические фигуры. Таков Кириллов: восстание против бога толкает его на самоубийство, которое он рассматривает как проявление высшей свободы личности перед лицом играющих ее жизнью, чуждых ей сил. Своим «идейным самоубийством» Кириллов хочет показать пример другим людям, рассматривая себя как нового Мессию, жертвующего  собою для всех. Горячая любовь к России, ее народу, из низов которого он вышел, гуманистическое сострадание к людям переполняют сердце убитого заговорщиками Шатова. Наконец, самый сложный образ романа - Ставрогин - один из последних в литературе XIX века трагических выразителей темы       романтического «демонизма». Это человек острого, аналитического ума и большой внутренней силы. В молодые годы Ставрогин с головой погрузился в разврат и даже потерял человеческое лицо, совершив отвратительное преступление, мысль о котором позднее никогда не покидала его, - насилие над девочкой Матрешей. Позднее, став виновником гибели не только Матреши, но и Хромоножки, искалечив жизнь двух других героинь, Ставрогин не находит душевного покоя и на последних страницах романа кончает с собой.

Как же защитить себя от бессмыслия? Достоевский видит выход в признании действительного бессмертия души. Если мы будем верить, что земным существованием жизнь не оканчивается, то и любовь к людям становится возможной. Вопрос стоит определенно: сможем ли мы поистине жить без признания бессмертия души? Можно ли назвать жестко

ограниченный во времени отрезок земного существования жизнью? Наверное, это понятие включает в себя нечто большее, а именно наполненность нашего существования смыслом, т.е. пониманием, что живем мы не зря, не случайно. Но как может быть неслучайным единичное явление меня в мир по капризу природы? Пусть даже человек - закономерное природное явление, но природы только земной, есть ли люди где-нибудь в бесконечной вселенной - неизвестно. Получается, что человечество случайно, т.е. опять же бессмысленно. Если же мы предположим бытие разумных существ во всей вселенной, то почему, не ограничивая жизнь пространственно, мы ограничиваем ее временно? Это непоследовательно... Смысл может быть только в вечной жизни, и когда осознание вечности наполнит наше существование, тогда мы обретем смысл. Кто более будет дорожить жизнью: уверенный в конечности своего существования или верующий в бессмертие души? Стремящийся успеть пожить до смерти в отчаянии будет метаться от одного образа жизни к другому и, не испробовав в итоге ничего, быстро отчается обрести смысл. Судорожная попытка в короткий срок найти его оборачивается не желанной целью, а, наоборот, потерей надежды обрести полноту бытия. Иначе поведет себя второй персонаж. Он не станет цепляться за земную жизнь, будучи уверенным, что за ней последует иная. Такой человек может пожертвовать собой ради утверждения жизни против смерти, ибо ценит не только свою, но и любую жизнь. Смысл он будет искать не спеша, отличая нравственное поведение от безнравственного, т.к. понимает, что в следующей жизни, вероятно, придется отвечать за эту, а бессмертие вовсе не гарантирует полноту жизни. Ее надо заслужить бескорыстными, самоотверженными поступками.

Осуждая искания самовольной отвлеченной правды, порождающие только преступления, Достоевский противопоставляет им народный религиозный идеал, основанный на вере Христовой. Возвращение к этой вере есть общий исход и для Раскольникова, и для всего одержимого бесами общества. Одна лишь вера Христова, живущая в народе, содержит в себе тот положительный общественный идеал, в котором отдельная личность солидарна со всеми. От личности же, утратившей эту солидарность, прежде всего требуется, чтобы она отказалась от своего гордого уединения, чтобы нравственным актом самоотвержения она воссоединилась духовно с целым народом. Но во имя чего же? Во имя ли того только, что он - народ, что шестьдесят миллионов больше, чем единица или чем тысяча? Вероятно, есть люди, которые именно так это и понимают. Но такое слишком уж простое понимание было совершенно чуждо Достоевскому. Требуя от уединившейся личности возвращения к народу, он прежде всего имел в виду возвращение к той истинной вере, которая еще хранится в народе. В том общественном идеале братства или всеобщей солидарности, которому верил Достоевский, главным было его религиозно-нравственное, а не национальное значение. В «Бесах» есть резкая насмешка над теми людьми, которые поклоняются народу только за то, что он народ, и ценят православие как атрибут русской народности.

«Если мы хотим одним словом обозначить тот общественный идеал, к которому пришел Достоевский, то это слово будет не народ, а Церковь», - утверждает В.Соловьев. 

«Бесы» были восприняты современниками в ряду тогдашних «антинигилистических» романов, направленных против освободительного движения. Достоевский сумел верно разглядеть те болезненные и опасные тенденции, которые были присущи «бесам» и глубоко развенчал политический авантюризм и циничный экстремизм.

 

 

Заключение.

 

Полемика (явная и скрытая), которую отмечают все исследователи и читатели произведений И.С.Тургенева и Ф.М.Достоевского  в их романах «Отцы и дети» и «Бесы» - явное доказательство, что нигилизм – явление, которое будоражило умы всей просвещенной части общества. Страшные последствия нигилистического отношения к жизни показаны нам Достоевским. Тургенев не смог показать в своем романе всей пугающей правды и всего ужаса, скрытого в, казалось бы, «невинном увлечении» молодежи, старающейся достичь веса в обществе за счет своих нигилистических взглядов.

Достоевский, в силу убежденности в своей философской и мирооззренческой позиции, смог охарактеризовать данное явление в своем романе «Бесы» ярко, страшно и показательно.

Итaк, «Бecы» ecть cимвoличecкaя трагедия. Ho в тo жe вpeмя этo cyщecтвeннo ecть и pyccкaя тpaгeдия, изoбpaжaющaя cyдьбы имeннo pyccкoй дyши. Гoвopя чacтнee, этo ecть тpaгeдия pyccкoй интeллигeнции, oпpeдeлeннoгo дyxoвнoгo yклaдa личнocти.  Для Дocтoeвcкoгo pyccкaя тpaгeдия ecть пo пpeимyщeствy peлигиoзнaя,—тpaгeдия вepы и нeвepия.

Вообще, все драгоценные черты, присущие классической русской литературе XIX века - напряженное искание добра и общественной правды, насыщенность пытливой, беспокойной мыслью, глубокий критицизм, соединение удивительной отзывчивости на трудные, больные вопросы и противоречия современности с обращенностью к устойчивым, постоянным «вечным» темам бытия России и всего человечества. Черты эти получили наиболее глубокое и яркое выражение в произведениях великого русского писателя второй половины XIX века Достоевского. Его творчество - одно из важнейших звеньев в истории развития тех тенденций реализма XIX века, которым суждено было стать в XX веке определяющими для всей истории русской и мировой культуры. Глубокое сочувствие человеческому страданию, интерес и внимание ко всем униженным и отринутым сделали Достоевского одним из величайших писателей-гуманистов мира. В своих романах и повестях Достоевский разработал особый тип насыщенного философской мыслью психологически углубленного реализма, в центре его внимания неизменно находится жизнь разночинного, демократического населения города. Достоевский определил как главную, определяющую черту своего реализма стремление «найти человека в человеке», т. е. показать, что человек не мертвый механический «штифтик», «фортепьянная клавиша», управляемая движением чужой руки (и шире - любых посторонних, внешних сил), но что в нем самом заложен источник внутреннего самодвижения, жизни, различения добра и зла. А потому человек в любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах всегда в конечном счете сам отвечает за свои поступки. Никакое влияние внешней среды не может служить оправданием злой воли преступника. Любое преступление неизбежно заключает в себе нравственное наказание.

В.Соловьев в своей работе «Три речи в память Достоевского» отмечает, что «…окончательная оценка всей деятельности Достоевского зависит от того, как мы смотрим на одушевлявшую его идею, на то, во что он верил и что любил.  любил он прежде всего живую человеческую душу во всем и везде, и верил он, что мы все род Божий, верил в бесконечную силу человеческой души, торжествующую над всяким внешним насилием и над всяким внутренним падением. Приняв в свою душу всю жизненную злобу, всю тяготу и черноту жизни и преодолев все это бесконечной силой любви, Достоевский во всех своих творениях возвещал эту победу. Изведав божественную силу в душе, пробивающуюся через всякую человеческую немощь, Достоевский пришел к познанию Бога и Богочеловека».

Заслуги Тургенева в литературе и в показе негативных процессов, происходящих в современном ему обществе, не стоит преуменьшать, но все же устремленность мысли Достоевского к реальной жизни, страстная любовь к народу, настойчивое стремление великого русского романиста отыскать в «хаосе» жизненных явлений своей переходной эпохи «руководящую нить», чтобы «пророчески» угадать пути в движении России и всего человечества навстречу нравственному и эстетическому идеалу добра и социальной справедливости, сообщили его художественным исканиям ту требовательность, широту и величественную масштабность, которые позволили ему стать одним из величайших художников русской и мировой литературы. Творчество Достоевского принадлежит к вершинным явлениям духовной культуры человечества.

 

 

 

Литература:

 

1. Альбеткова Р.И. Проблема авторского отношения к Базарову. – В кн.: Тургенев в школе. – М., 1981. С.136-143.
2. Бердяев Н.А. Духи русской революции. – М., 2001.
3. Буданова Н.Ф. Достоевский и Тургенев. Творческий диалог. – Л., 1987.
4. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество. – В кн.: Булгаков С.Н. Христианский социализм. – Новосибирск, 1991.
5. Булгакова С.Н. Русская трагедия. – В сб.: О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931. – М., 1990.
6. Булгаков С.Н. Религия человекобожия в русской революции // Новый мир, - 1989, - № 10.
7. Бялый Г.А. Роман Тургенева «Отцы и дети». – М.-Л., 1963.
8. Гаричева Е.А. Путь к литературному герою, Базаров. // Литература в школе, - 1996, - № 5.
9. Дмитриев А.И. «Отцы и дети» И.С.Тургенев глазами духовных критиков // Литература в школе, - 1986, - № 5.
10. Ильин И.А. Николай Ставрогин (Достоевский, «Бесы»). – В кн.: Ильин И.А. Собр.соч. в 10 т. Т.6, кн.3, с.396-427.
11. И.С.Тургенев в современном мире. – М., 1987.
12. Курляндская Г.Б. К вопросу о структуре романа Тургенева. – В сб.: Тургенев в школе. – М., 1981. С.17-36.
13. Лосский Н.О., Ставрогин. – В кн.: Лосский Н.О. Бог и мировое зло. – М., 1994.
14. Пустовайт П.Г. Роман Тургенева «Отцы и дети». Литературный комментарий. – М., 1990.
15. Роман Тургенева «Отцы и дети» в русской критике. – М., 1986.
16. Сараскина Л.И. «Бесы»: роман-предупреждение. – М., 1990.
17. Страхов Н.Н. И.С.Тургенев. Отцы и дети. – В кн.: Страхов Н.Н. Литературная критика. – М., 1984. С.181-210.
18. Соловьев В. Три речи в память Достоевского. – М., 2000.
19. Тарасов Б.Н. Вечное предостережение. «Бесы» и современность // Новый мир, - 1991, - № 8.
20. Тарасов Б.Н. Закон Я и «Закон любви». Нравственная философия Достоевского. – М., 1991.
21. Франс С.Л. Этика нигилизма; Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество. – В кн.: «Вехи»: Сборик статей о русской интеллигенции. – Свердловск, 1991. С.26-68, 166-198.
22. Шаталов С.Е. Художественный мир И.С.Тургенева. – М., 1979.

 

 

[1] Водовозова Е.Н. На заре жизни. Воспоминания в 2 томах. М., 1987. Т.2. С.110.

 

[2] Писарев Д.И. Базаров // Писарев Д.И. Указ.изд. С.29.

[3] Писарев Д.И. Базаров // Писарев Д.И. Указ.изд. С.21.

 

Скачать: besy-dostoevskogo-i-otcy-i-deti-turgeneva.doc