Дипломная работа
Инквизиция в системе средневекового судопроизводства
Аннотация
Тема данной дипломной работы – «Инквизиция в системе средневекового судопроизводства». В ней рассмотрено развитие инквизиции и ее влияние на средневековую систему судопроизводства, как с исторической точки зрения, так и с юридической.
Целью данной работы является рассмотрение истории возникновения инквизиции и становление средневекового судопроизводства.
Исходя из поставленной цели, в дипломной работе последовательно рассмотрены папство как институт власти, католическая церковь и ее роль в системе феодального государства и права, система канонического права, проведен анализ источника «28 инструкций» Томаса Торквемады, а также влияние инквизиции на процесс становления системы европейского права и судопроизводства.
Данная работа состоит из введения, основной части, содержащей 3 главы, заключения, списка литературы и источников.
The summary
Theme is "The medieval Inquisition proceedings". It considered the development of the Inquisition and its influence on medieval court system, both from a historical perspective and legal.
The purpose of this work is the history of the Inquisition and the emergence of a medieval Court.
On the basis of objective, graduate work consistently considered the Papacy as an institution, the Catholic Church and its role in the system of feudal State and law, Canon law, an analysis of the source Thomas Torkvemady «28 statements», as well as the influence of the Inquisition on the development of European law and judicial system.
This work consists of an introduction, main part containing the 3 chapters, conclusions, bibliography and sources.
Содержание
Введение……………………………………………………………………………...6
1 История папства и католической церкви……………………………………….16
1.1 Папство как институт власти…………………………………………………..16
1.2 Католическая церковь и ее роль в системе феодального права……………..22
1.3 Система канонического права…………………………………………………28
2 Образование инквизиционного суда……………………………………………36
2.1 Учреждение инквизиции……………………………………………………….36
2.2 Судопроизводство инквизиции………………………………………………..42
2.3 Влияние инквизиции на процесс становления системы европейского права и судопроизводства…………………………………………………………………..53
3 Испанская инквизиция…………………………………………………………...72
3.1 Учреждение инквизиции в Испании…………………………………………..72
3.2 Томас Торквемада – главный инквизитор Испании…………………………82
3.3 Характеристика кодекса для инквизиторов «28 инструкций» Томаса Торквемады…………………………………………………………………………86
Заключение………………………………………………………………………….97
Список использованных источников и оитературы…………………………...…99
Введение
Римская церковь, основанная около двух тысяч лет назад, – старейший институт современного западного мира. В известном смысле именно эта ветвь христианства во многом определила ход мировой истории. С падением Западной Римской империи роль римской церкви резко возросла. Она стала единственной объединяющей силой множества новых европейских монархий. Тогда же сложилась жесткая иерархия, подчиняющая Папе Римскому священнослужителей всех западных стран. Кроме укрепления папства, средневековое развитие католицизма хорошо известно двумя явлениями – крестовыми походами и инквизицией, которые выражали стремление к власти внутри Европы и на Востоке, где христианству противостоял ислам.
Одной из основных характеристик средневековья является влияние католической церкви на жизнь общества, в том числе, и на систему права и судопроизводства. Святая инквизиция, или святой трибунал (sanctum officium) – учреждение католической церкви, имевшее целью розыск, суд и наказание еретиков, привлекающее внимание не только специалистов, исследователей, но и авторов и читателей научно-исследовательской литературы. Термин «инквизиция» существует издавна, но до XIII в. не имел специального значения, и церковь еще не пользовалась им для обозначения той отрасли своей деятельности, которая имела целью преследование еретиков. Этот аспект деятельности базируется на некоторых общих положениях христианского вероучения, уточнявшихся и объяснявшихся в угоду стремлениям средневекового папства. Начала инквизиции можно усмотреть еще в первые века христианства – в обязанности диаконов разыскивать и исправлять заблуждения в вере, в судебной власти епископов над еретиками. Суд епископский был прост и не отличался жестокостью; самым сильным наказанием в то время было отлучение от церкви. Со времени признания христианства государственной религией Римской империи к церковным наказаниям присоединились и гражданские.
Судопроизводство инквизиции отразилось в системе европейского права, т.к. это учреждение дало толчок для развития судебно-следственных органов. Одной из отличительных черт был формализм, поскольку инквизитор имел все возможности представить любое дело так, как сам его понимал. Для вынесения приговора он обычно созывал так много сведущих людей, что детальное рассмотрение многих дел в короткий срок было невозможно. Инквизитор, строго соблюдая внешнюю форму, всегда считал себя вправе действовать по своему усмотрению[1]. В приговорах, выходивших после протоколов судебных заседаний, часто встречались имена осужденных, о которых на заседании речи не было[2].
Если под инквизиционной деятельности понимать осуждение и преследование господствующей церковью инакомыслящих – вероотступников, то хронологические рамки инквизиции следует распространить на всю историю христианской церкви – от ее возникновения по настоящее время, т.к. епископы еще со времен раннего христианства и по сей день реализует право осуждать и отлучать от церкви тех верующих, которых они считают еретиками.
Изучение истории католической церкви и инквизиции в нашей стране только начинается. Даже достаточно влиятельное до революции культурно-историческое направление[3] не сумело создать сколько-нибудь устойчивую школу церковной истории средневековья. Такие ученые, как А.С. Вязигин[4], Л.П. Карсавин, О.А. Добиаш-Рождественская, П.М. Бицилли, не только стремились познакомить русскую публику с малоизвестной для нее стороной западно-европейской истории и культуры, но и активно разрабатывали актуальные историографические проблемы, нередко опережая зарубежную науку. В центре внимания дореволюционных медиевистов находилось главным образом классическое средневековье. Так, А.С. Вязигина, Е.Н. Трубецкого, Л.П. Беркута привлекала проблематика взаимоотношений империи и папства, прежде всего в связи с религиозным и церковно-политическим подъемом во второй половине XI-XII вв. А.С. Вязигин характеризует доминиканские монастыри как «рассадники идеи папского преобладания» и потенциальную опору Рима на пути строительства «Божьего Царства»[5].
Видное место в дореволюционной историографии занимала история францисканского ордена, которая помогла создать инквизиционный трибунал. Различные ее аспекты затрагивались в исследованиях С.А. Котляровского, В.И. Герье и Л.П. Карсавина[6].
Иных позиций придерживалась советская историография. Характеризуя роль церкви в истории западного средневековья в целом, И. Крывелев утверждал: «Церковь показала самые страшные примеры эксплуатации, человеконенавистничества и жестокости. Самые мрачные страницы в истории человечества связанны с деятельностью римско-католической церкви»[7]. Нескрываемая тенденциозность окрашивала как общие работы по истории церкви, например, С.Г. Лозинского[8] или И.Р. Григулевича[9], так и немногочисленные специальные исследования, таких как Д.П. Лыс[10] о роли церкви во Франкском государстве, О.Г. Чайковской[11] о возвышении папства в середине XI в.
Более детально идеологическая функция церкви затрагивалась в работах Г.Н. Лозовика и Н.А. Сидоровой, посвященных крестовым походам[12] и средневековым ересям[13].
Первым, кто сформулировал точку зрения на историю инквизиции, был сицилийский инквизитор Луис Парамо, опубликовавший в 1598 г. в Мадриде книгу на латинском языке «О происхождении и развитии святой инквизиции». Трактат Парамо считается первым трудом по истории инквизиции, написанным с точки зрения официальной доктрины католической церкви, и был ответом на протестантскую литературу, разоблачавшую ужасы инквизиции. В своем усердии оправдать деятельность «священного» трибунала, Парамо начинал его историю с сотворения мира. Первым инквизитором, утверждал он, был сам Господь Бог, а первыми еретиками – Адам и Ева. Бог, утверждал Парамо, изгнал из рая провинившихся перед ним Адама и Еву, предварительно учинив им тайный допрос и суд[14].
Точка зрения Парамо на инквизицию на протяжении столетий перепевались на разные лады церковными авторами. Ее повторяет, например, Марино Марини, один из ближайших сотрудников папы Пия XI в своем трактате, посвященном инквизиционному процессу над Галилеем. Марини утверждал: «Инквизиционный трибунал столь древний, что следует считать Иисуса Христа его основателем и законодателем»[15].
Историография ХIX в. представляет собой попытку составить периодизацию и рационализацию истории инквизиции. Многие авторы делят историю инквизиции на два больших периода: епископальный период с IV по XIII в., когда преследованием еретиков занимались епископы, и монашеский – с XIV по XIX в., когда действовали инквизиционные трибуналы, руководимые доминиканскими и францисканскими монахами.
Такая же периодизация истории инквизиции была принята в русской дореволюционной историографии. Ее разделял М. Покровский[16] и известный испанист В. Пискорский[17]. Пискорский, кроме епископальной и монашеской инквизиции, выделял еще испанскую инквизицию (с 1480 г., когда она стала функционировать в виде верховного церковного трибунала - Супремы).
В советской историографии в 20-х годах преобладала широкая трактовка хронологических рамок истории инквизиции. Этот взгляд был сформулирован обществом «Атеист» в послесловии к книге С.Г. Лозинского «Святая инквизиция», согласно которому начало деятельности инквизиции совпадает с началом самой христианской церкви. И точно также неправильно хронологическое ограничение инквизиции средними веками. Она существует до настоящего времени. В составе учреждений папской администрации в Риме до сих пор имеется «Святая Служба Инквизиции». Если в данный момент церковь не подвергает своих врагов суду, пыткам, сожжению, то это объясняется исключительно тем, что светская власть не подчиняется требованиям церкви проводить в жизнь постановления ее судов[18].
Более детальную периодизацию истории инквизиции дает историк Арну Артюр. Он делит историю этого учреждения на следующие этапы, освещая их: «примитивная» инквизиция времен раннего христианства; императорская, которая осуществлялась по указаниям христианских императоров римскими префектами т губернаторами; епископальная – от распада римской империи до XIII в.; собственно инквизиция («священный» трибунал), возглавляемая папой и непосредственно доминиканцами и францисканцами; государственная инквизиция, проводимая совместно светской и церковной властью (князем, королем или императором) при поддержке церковной иерархии; испанская инквизиция, возглавляемая великим инквизитором, назначаемым королем и утверждаемым в должности римским папой; колониальная (испанская и португальская) инквизиция и, наконец, всеобщая, или вселенская, она же римская, инквизиция в лице конгрегации священной канцелярии, просуществовавшая с 1542 г. до наших дней[19].
Однако в этом вопросе трудно установить какие-то твердые рамки. В многовековой запутанной истории католической церкви не всегда можно разграничить инквизиторскую деятельность епископов и «священных» трибуналов.
Спорным вопросом в историографии является и дата возникновения инквизиционных трибуналов.
В дореволюционной и советской отечественной литературе имеются по этому вопросы разные точки зрения. М. Покровский считал, что инквизиция «оформилась» между 1184 и 1254 гг[20]. Он писал, что в 1184 г. папа Люций III предписывает выдавать еретиков светской власти для наказания, но предварительно дело должен был исследовать местный епископ, что было еще очень выгодно для обвиняемого, потому что епископы были тесно связаны с местным населением, чтобы возбуждать его против себя жестокостями. Некоторые историки считают, что именно папа Люций III основал инквизицию. Поэтому в 1984 г. католическая церковь отмечала 800-летие установления «священного» трибунала. Папы, видимо, старались быть лояльными, так, папа Иннокентий III запрещал употреблять по отношению к еретикам испытание водой и раскаленным железом. В 1232 г. папа Григорий IX передал все дело преследования сектантов в руки доминиканцев. Замену епископской инквизиции доминиканской мы имеем полное право рассматривать как новый шаг на пути усиления нетерпимости. В 1252 г. Иннокентий IV разрешил пытать подозреваемых в ереси, с этим инквизиционный процесс получил свою окончательную форму[21].
Попытка дать всеобщую историю инквизиции, которая отражала бы этапы ее истории и специфику деятельности трибуналов, была предпринята только одним исследователем, а именно – американцем Генри Чарльзом Ли, но и ему не удалось полностью осуществить свой замысел: деятельность папской конгрегации инквизиции (священной канцелярии) не была им освещена[22].
Другой, не менее существенный недостаток, присущий светским историкам инквизиции, заключается в том, что они рассматривают ее только как средневековый институт, защищавший интересы феодальной церкви и феодального строя в целом. Между тем история инквизиции выходит за рамки средневековья и заканчивается в ХХ в[23].
Зарубежная[24] и церковная[25] историография пытаются объяснить специфику инквизиции, причины ее появления, различные формы деятельности, вскрыть причины ее долговечности. Антиклерикальные историки объявляют инквизицию следствием органической «порочности» католической церкви и свойственного только ей одной духа нетерпимости, игнорируя тот факт, что своих противников с не меньшим ожесточением преследовала протестантская, православная и другие христианские церкви, как и другие религии. Современные церковные апологеты инквизиции, хотя и высказывают лицемерное сожаление о ее «крайностях», выдают ее за инструмент «божественного провидения», а в случае Испании – способствовала будто бы ее национальному сплочению и единства[26].
Таким образом, инквизиция, жертвами которой были средневековые еретики и вероотступники, личные враги пап и церковных иерархов, население, насильственно обращенное в католичество, порабощенные народы в колониях, гуманисты, выступавшие с критикой религиозного мракобесия, враги абсолютистской власти, просветители и философы-материалисты, великие ученые, патриоты-борцы за независимость колоний, сторонники отделения от государства, писатели-реалисты, первые рабочие деятели, прогрессивные мыслители современности, во многом до сих пор остается недостаточно изученной.
При написании работы были использованы следующие источники. В книге «Бич и Молот. Охота на ведьм в XVI-XIII вв.», составленной Н. Гореловым, собраны материалы о гонениях на ведьм во Франции, Испании, Германии, Англии, Шотландии и Новом Свете, а также протоколы судов над ведьмами, допросы обвиняемых, исторгнутые под пыткой в тюремной камере, вердикты демонологов и расценки на услуги палача[27]. В «Актах Болонской инквизиции конца XIII — начала XIV в.», в многочисленных делах еретиков-катаров обнаруживаются факты, свидетельствующие о народном свободомыслии, которое даже приближается к атеизму[28]. Третья часть книги «Молот ведьм», авторами которой являются Я. Шпренгер и Г. Инсисторис, содержит формальные правила для возбуждения судебного иска против еретика, обеспечения ее осуждения и вынесения приговора. Здесь же разграничивается юрисдикция инквизиторских, епископских и светских судов, причем два последних суда побуждаются к более активному преследованию еретиков[29].
Наиболее интересным источником по истории инквизиции являются «28 инструкций» Томаса Торквемады[30], которые вызывают огромный интерес не только у историков, но и у юристов и правоведов. Согласно этому источнику, инквизиция являлась тайным судилищем первой и последней инстанции, ее решения окончательны и не подлежат пересмотру; обвиняемые, не признавшие себя виновными, отлучаются от церкви и передаются светской власти для сожжения, срок предварительного заключения не ограничивается, инквизиция отчитывается перед генеральным инквизитором, который, в свою очередь, ответственен перед короной.
Актуальность темы. Необходимость изучения истории церкви на основе анализа источников, круг которых заметно расширился в последние десятилетия; а так же пересмотр многих идеологических позиций и взглядов историков на роль и значение церкви в жизни общества и государства, предопределяют актуальность темы исследования. Между тем инквизиция – один из тех исторических институтов, деятельность которого на протяжении многих веков оказывала влияние на судьбы народов Европы и Америки. И, тем не менее, далеко не всё ещё известно о деятельности священного трибунала. Многие архивы инквизиции всё ещё не доступны исследователям. Почти не разработана научная периодизация истории инквизиции, отсутствует цельная картина массовых еретических движений средневековья, против которых был в первую очередь направлен террор инквизиции. Мы мало знаем о деятельности инквизиции в колониях, до сих пор не написана история папской инквизиции – конгрегации священной канцелярии. Таким образом, хотя слово «инквизиция» стало нарицательным и вошло в словарь современного человека, о самой инквизиции за исключением весьма скудных данных, почерпнутых из школьных или университетских учебников, хрестоматий и энциклопедий, широкому читателю известно сравнительно немного.
Хронологические рамки. В центре исследования – период XIV – XVI вв., хотя автор отдает себе отчет в том, что, если под инквизиционной деятельностью понимать осуждение и преследование учений, вступавших в противоречие с господствующим вероучением, не выходя при этом за рамки религиозного мировоззрения, то хронологические рамки инквизиции следует расширить на всю историю христианской церкви – от её возникновения до настоящего времени, так как епископы ещё со времён раннего христианства осуждают и отлучают от церкви тех верующих, которых они считают еретиками. Если же инквизицию понимать в более узком смысле, подразумевая под этим термином деятельность особых трибуналов католической церкви, преследовавших еретиков, то её рамки сужаются от возникновения этих трибуналов в XII – XIII вв. до их повсеместной отмены в первой половине ХIХ в.
Объектом исследования является церковный суд и система судопроизводства в средние века.
Предмет исследования – развитие инквизиции и ее влияние на систему средневекового судопроизводства.
Целью работы является рассмотрение истории возникновения инквизиции и становления средневекового судопроизводства.
Задачи исследования:
- охарактеризовать папство как институт власти, и роль католической церкви в системе феодального государства и права;
- рассмотреть систему канонического права и ее реализацию в деятельности инквизиции;
- на основании анализа источника («28 инструкций» Томаса Торквемады) выявить специфику испанской инквизиции;
- определить влияние инквизиции на процесс становления системы европейского права и судопроизводства.
Данная работа состоит из введения, основной части, содержащей 3 главы, заключения, списка литературы и источников.
1 История Папства и Католической Церкви
- Папство как институт власти
Христианство столь значительно для современного человека не только потому, что это - мировая религия, но и потому, что в течение двух тысяч лет оно играло огромную роль в истории культуры, было органически связано с мировой историей. Эта связь всегда была для христианства существенной и вместе с тем чреватой всевозможными проблемами.
Папство играло настолько важную роль в истории западного христианства, что неизбежно должно было стать предметом богословского осмысления не только для католических, но также для православных и протестантских теологов. Учение о папстве – одна из ключевых тем экклесиологии (области теологии, рассматривающей сущность и устройство Церкви)[1].
Согласно католическому преданию, папская власть была учреждена Иисусом Христом и вручена апостолу Петру. В Евангелии говорится, что Иисус произнес следующие слова: «...ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф 16:18-19)[2]. Действительно, Евангелия и Деяния апостолов изображают Петра главою двенадцати апостолов, избранных Иисусом. Учение о том, что Иисус Христос вручил власть над церковью Петру и возложил на него ответственность за управление ею и что эта власть и ответственность наследуются преемниками Петра – епископами Римскими, известно как учение о преемстве Петра. Это учение лежит в основе традиционных католических воззрений на папскую власть.
Термин «папа» по-гречески означает «отец». В первые века христианства это название применялось для всех епископов, а первоначально - для всех священников, пользовавшихся правом благословения. Имеются свидетельства того, что в VI веке некоторые епископы еще назывались «папами». Но, начиная с VII века титул «папа» давался уже исключительно римскому епископу: это отражало процесс формирования учения католической церкви о примате (верховенстве) римского епископа[3].
Папа – гарант всеобщности (универсальности) и единства католической церкви. Поскольку папа – залог единства церкви, то и папская власть – суверенна. Через папу действуют в полную силу и части церкви. Единовластие папы необходимо для соблюдения законности и для поддержания порядка внутри церкви. Римская церковь единовластна и не терпит ни демократии, ни аристократии. Без папы нет даже вселенского собора. И, следовательно, единовластию папы как форме правления, воплощающей в себе все, сопутствует непогрешимость[4].
Власть папы – это высшая и юридически полная власть над всей церковью, независимая от какой бы то ни было человеческой власти и распространяющаяся не только на вопросы веры и нравственности, но и на все управление церковью. Папа осуществляет верховную законодательную власть в церкви: папа (и вселенский собор) имеет право издавать законы, обязательные для всей церкви или для ее части, толковать их, изменять или отменять их действие. Законы, издававшиеся соборами и папами по вопросам церковной дисциплины, назывались канонами. Их объединяли в специальные канонические сборники – кодексы канонического права[5].
Папе принадлежит верховная каноническая, апостольская власть в церкви. В вопросах веры и морали папа следит за чистотой вероучения, то есть отвергает псевдоучения, руководит распространением веры (миссионерской деятельностью), созывает вселенские соборы католической церкви[6], ведет их заседания (лично или посредством уполномоченных им лиц), утверждает их решения, переносит или распускает соборы.
Папа наделен высшей судебной властью в церкви. Любое судебное дело может быть подано ему как первой инстанции. Единственно ему подсудны кардиналы, нунции и епископы, обвиняемые в уголовных преступлениях. Папа разрешает дела в 3-й инстанции по апелляциям в церковных процессах. Запрещается обращаться к светскому суду с обжалованием приговора, вынесенного папой.
Папе принадлежит высшая исполнительная власть в церкви: он учреждает, изменяет и ликвидирует епископства; назначает, утверждает в должности, переводит и смещает епископов; заполняет вакансии, распоряжается на высшем уровне церковным имуществом, осуществляет право посвящения в блаженные и святые[7].
Власть папы, означающая его верховенство над вселенской церковью, дополняется еще и следующими видами рациональной власти, а точнее, они ей сопутствуют: каждый из пап является одновременно епископом города Рима, архиепископом римской Церковной области, кардиналом Италии, патриархом Запада. Эти его функции исторически сложились именно в таком порядке и связаны были с римским епископатом, а потом привели ко вселенскому верховенству. Папа управляет римской Церковной областью как епископ, носящий титул Наместника Христа (Vicarius Urbis)[8].
Вселенское верховенство папы над церковью и его региональные церковные функции в ходе истории – от образования Церковного государства (Patrimonium Sancti Petri) вплоть до 1870 г., до его ликвидации – органически связаны с функцией светского монарха (суверена) Папского государства. Управление Церковным государством в качестве ненаследуемой монархии с течением времени менялось, но природа его всегда оставалась монархической и абсолютистской. Реорганизованное в духе Латеранских соглашений[9] (1929 г.) Папское государство-город Ватикан, – только символ светской власти и независимости пап[10].
После окончательного разрыва с восточной православной церковью в католической церкви было достигнуто догматическое единство; длительное время народные ереси, направленные против церковной иерархии, основывались на различных течениях, отклонившихся от официальной церковной доктрины. Укрепление единства церкви – это не религиозный вопрос, а церковно-административная проблема. Гарантом единства католической церкви стал римский папа. Ссылаясь на высшую власть учения, обусловленного догматами, папа хотел обеспечить также исключительность своего верховенства и в церковно-административной области. Целью его было создание централизованного абсолютистского церковного правления, которому препятствовала государственно-церковная партикулярная раздробленность европейских феодальных государств, укрепившихся к XI веку, их отрыв от центрального (римского) управления[11].
Стало очевидным, что правители отдельных государств стремятся укрепить свою власть, опираясь на свои усиливающиеся национальные церкви, следовательно, они не были заинтересованы в дальнейшем упрочении центральной церковной власти. Распад на национальные церкви в то же время таил в себе опасность того, что эти церкви – подобно восточным – станут самостоятельными и в догматических вопросах, что вело к ликвидации универсализма христианства[12]. Таким образом, папы, стремясь к верховенству, не руководствовались лишь желанием добиться этой ограниченной цели, когда требовали для себя права назначения (инвеституры) высшего духовенства, что прежде было прерогативой светской власти, правителей. Высшее духовенство попадало при этом в зависимость от собственных светских правителей и тем самым вынуждено было обслуживать церковно-административные и церковно-политические цели государства. Этому можно было воспрепятствовать лишь путем соблюдения вселенских церковных интересов, воплощенных в папской верховной власти в результате централизованного управления. Тем самым обеспечивалось единство церкви[13].
Распространение церковно-административной верховной власти папы внутри церкви означало, что национальные церкви подчиняются Риму, иерархи церкви зависят от папы, таким образом, реализуется принцип церковного универсализма. Осуществление примата наружу, в отношении к светской власти, означало, что единство церкви можно защитить лишь путем борьбы с партикулярными интересами светских государств[14]; первейшим средством для достижения этой цели была передача Риму права назначать высших чинов церкви[15]. Однако Григорианское папство довело идею до логического конца: попыталось распространить примат папы и на область политики[16]. Примат Святого престола в области догматов уже на протяжении многих веков никто не подвергал сомнению. И в церковной иерархической администрации, хотя и не без сопротивления, верховенство папы было принято. Григорий VII и его преемники путем переосмысления прежнего дуализма в органичном единстве с церковным универсализмом, а также под руководством папы хотели осуществить и политический универсализм. Для реализации этой концепции во главе христианского сообщества должен находиться папа, который занимает и место императора[17].
Таким образом, внутренние закономерности феодального общества открывали широкие возможности для осуществления теократии. В период раннего феодализма (IX-XI вв.) ведущую роль в христианском сообществе играла власть императора; наряду с уже приведенными причинами сопутствующим фактором было то обстоятельство, что отдельные феодальные государства еще не упрочили своего положения, христианство еще не проникло в глубину общества, властвуя лишь на его поверхности. В этой ситуации был реализован примат светской, вооруженной власти[18].
Положение изменилось в период зрелого феодализма (XII-XIV вв.). Имперская власть над государствами, в которых укреплялся феодализм, оказалась неосуществимой, политический универсализм нельзя было реализовать с помощью государственно-властных средств, опираясь на одну империю (и лишь в рамках Германо-римской империи)[19]. Произошли изменения и внутренней структуры общества, развитие феодальных отношений привело к укреплению центральной королевской власти. В этот период все сферы общества оказываются пронизаны христианством, религия превращается в органическую часть общества. Универсальная имперская власть оказалась слабее партикулярных сил, в то же время церковь, а внутри ее религиозный и административно-церковный универсализм папства укрепился и почти достиг абсолюта. Начиная с середины средних веков папство в своем развитии превратилось в единственную универсальную власть, и это позволило предпринять попытку добиться также политического универсализма. Политическая верховная власть, реализованная папой, была достигнута не с помощью государственно-властных средств (с помощью оружия), а в идеологической и политической сфере, но при одновременной опоре на крепнущее суверенное Папское государство[20].
- Католическая церковь и ее роль в системе феодального права
Особенно сложными и неоднозначными на разных ступенях средневековья были взаимоотношения государственной (королевской) власти и христианской церкви. Они нередко порождали острые конфликты, а в ряде случаев приводили и к прямому противоборству.
В раннем средневековье «варварские» короли, принимая христианство и получая тем самым поддержку церкви, подносили ей большие дары, прежде всего в виде обширных земельных владений. Так церковь постепенно превратилась в крупного земельного собственника, имеющего по сравнению с самими королями и светскими магнатами несомненное преимущество, ибо церковные и монастырские земли не подлежали дроблению и возврату в мирской земельный фонд. Отсюда возникла поговорка, что церковь держит земли «в мертвой руке»[21]. Однако до IX—Х вв. церковь, хотя ее политический вес в обществе неуклонно возрастал, не была еще в полном смысле политической организацией. Она являла собой духовное сообщество, оказывающее глубокое нравственное воздействие на верующих, а также способствующее формированию общеевропейской культуры и самосознания[22]. Церковь до XI в. находилась еще не под контролем римского папского престола, а под эгидой императоров и королей, обладавших в то время еще относительно сильной властью[23].
Прогрессирующая во всей Западной Европе феодальная раздробленность, ослаблявшая королевскую власть, превращавшая ее из публичной в частную, сеньориальную, способствовала росту политических амбиций и притязаний римских пап на мировое господство[24]. Эти амбиции привели к разделу христианской церкви на восточную (греко-католическую) и западную (римско-католическую). Хотя формально раскол вытекал из расхождений по чисто религиозным вопросам (по догмату о происхождении Святого духа, по учению о благодати, по порядку причащения и т.д.), в основе раскола лежали, прежде всего, политические противоречия — борьба за руководство христианским миром и светской государственной властью.
Возрастающий авторитет римско-католической церкви опирался не только на земельные богатства, на Священное писание и религиозные чувства верующих. Он мел под собой и созданную к этому времени мощную и централизованную церковную организацию, построенную на четком отделении клира от мирян, на строго иерархических началах жизни духовенства и на его безусловном подчинении епископату, римской курии и верховному понтифику — папе[25]. Большую политическую силу последнему придавали и возникавшие еще с VI в. различные монашеские, а позднее духовно-рыцарские ордена, представлявшие собой строго централизованные объединения, уставы которых утверждались папством[26]. По сути дела, в XI—XII вв. (с так называемой папской революции)[27], когда римские папы начинают претендовать на руководство всем христианским миром, римско-католическая церковь превращается в своеобразную надтерриториальную и общеевропейскую теократическую монархию. Она создала к этому времени свои политические, финансовые и судебные органы, свою дипломатическую службу. Наибольшего могущества в качестве самостоятельного политического института в западноевропейском обществе католическая церковь добивается в XIII в. при папе Иннокентии III (1198—1216 гг.), установившем порядок, при котором коронация европейских монархов должна была осуществляться актом римского папы[28]. В это же время развернулась острая политическая борьба римского престола за отмену так называемой духовной инвеституры, т.е. права светской власти утверждать выборы высших церковных лиц (епископов, аббатов) и вручать им символы духовной власти (кольцо и посох). В борьбе с европейскими монархами за политическое влияние римские папы прибегали и к таким сильнодействующим средствам, как наложение интердикта, т.е. запрета совершать богослужение и религиозные обряды в пределах указанного государства, и даже к прямому отлучению от церкви «провинившегося» монарха. Так, при Иннокентии III были отлучены от церкви германский император, английский и французский короли.
Особый политический симбиоз церкви и государства в Западной Европе в средние века имел своим результатом создание целой системы специальных церковных трибуналов, призванных защищать устои христианского вероучения, бороться с еретиками, — инквизиции[29]. Эти трибуналы отвергли варварские, дохристианские виды судебных доказательств (ордалии и т.п.), пытались внести рациональное начало в уголовный процесс (письменное судопроизводство, система формальных доказательств и т.п.). Вместе с тем инквизиция породила презумпцию виновности обвиняемого, целый ряд утонченных по своей жестокости истязаний обвиняемого и т.д., что явно выходило за рамки складывавшегося в западноевропейском средневековом обществе (особенно на поздних его ступенях) типа политико-правовой культуры[30].
К IX—X вв. Западная Европа раздробилась на множество мелких феодальных государств, почти не зависимых от центральной власти королей и императоров. Сложились иерархическая структура землевладения, связанная с отношениями сюзеренитета и вассалитета, а также сословный строй. Каждое сословие занимало в феодальной иерархии строго определенное место, права (привилегии) и обязанности предопределялись местом в этой иерархии: от привилегированного дворянства, особенно высшего, до обремененного массой повинностей крестьянства. Общества стран Западной Европы были организованы как монархическо-церковные сословные иерархии[31]. Каждая ступень этой иерархии имела свой правовой статус, тесно привязывающий членов даже и высших ступеней феодальной пирамиды к своему месту в сословной структуре. Республиканский воздух городов делал свободным от крепостнического гнета, но не освобождал от гнета церкви, цеховой регламентации, сословных обязанностей и ограничений[32].
Особое место в феодальном обществе Западной Европы занимала католическая церковь[33]. Церкви принадлежало около трети земель, население которых находилось от нее в феодальной зависимости. Сама церковь была организована по феодальному образцу на основе принципа строгой иерархии, на монархических началах возглавлялась римским папой. У католической церкви были свои суды, вооруженные силы; ряд норм, установленных церковью, имел юридическое значение (каноническое право). Духовенство было привилегированным сословием феодального общества, а церковь – важной частью феодальной структуры[34].
В период феодальной раздробленности Западной Европы католическая церковь была единственной централизованной организацией, во главе которой стоял римский папа – епископ города Рима, считавшийся преемником апостола Петра, которому Христос заповедал создание церкви. Церковь играла господствующую роль в идеологии средневекового общества. Отсутствие резкой границы между обществами Древнего мира и средних веков давало возможность использовать апологетику рабства для оправдания крепостничества[35].
Мировоззрение средних веков было богословским, теологическим мировоззрением. Античные культура, политика, этика, искусство высокомерно отвергались церковью как языческая премудрость, ненужная, а то и вредная в свете учения Христа. Занятия философией допускались только в школах, созданных церковью, функционировавших под ее руководством и контролем; поэтому школьное (схоластическое) знание и образование были богословскими от начала до конца. Одной из центральных проблем схоластики являлось соотношение веры и разума, религии и философии; проблема безоговорочно решалась в пользу веры и религии, догмы которой не могут быть опровергнуты разумом и не требуют философского подтверждения. Высшим источником истины признавалось священное писание, тексты которого были исходным пунктом и важнейшим аргументом в схоластических рассуждениях, причем схоластика ориентировалась даже не столько на священное писание, сколько на догматы официального вероучения католической церкви, опирающиеся на строго определенные и истолкованные тексты, а также на церковное предание (сочинения отцов церкви, решения вселенских и некоторых поместных соборов)[36].
Церковь и религия стремились заполнить всю жизнь человека средневекового общества. Церковь принимала человека при рождении и напутствовала на смертном одре; даже будущая жизнь каждого христианина была в ее руках, поскольку молитвы могли облегчить участь души в загробном мире. В таинстве исповеди церковь следила за каждым поступком, словом и даже мыслью верующего, руководила каждым его шагом, держа в состоянии постоянного страха за участь души. Колокольным звоном отсчитывались часы каждого дня, время труда и отдыха; постами и праздниками – дни в году, время начала сельскохозяйственных работ и их конца. Огромные, богато украшенные храмы потрясали психику человека; торжественное богослужение, музыка и пение брали в плен его воображение. Чудодейственные иконы и мощи святых считались лучшим средством от всех болезней, а крестоцелование и клятва на Библии – наиболее верным средством обеспечения сделок. Вероотступничество было тягчайшим уголовным деянием, а лишение причастия – одной из самых суровых правовых санкций. Церковь была местом, где совершались важнейшие события в жизни человека – свадьбы, крещение детей, отпевание родных и близких, и она же, наконец, была местом, куда можно было спрятаться от преследования, спасая свою жизнь[37].
Идеологическое господство религии и церкви обусловило то обстоятельство, что основные направления политико-правовой идеологии феодального общества Западной Европы выступали в религиозном облачении. Общей идейной основой всех политических и правовых доктрин Средневековья были религиозные представления, тексты священного писания. Идеологи господствующих сословий ссылками на Библию стремились обосновать сословное неравенство, привилегии феодалов, зависимое положение крестьян. Этой цели служили тексты о «покорности рабов своим господам», «богоустановленности власти», «непротивлении злу насилием», содержащиеся в Новом завете. Крестьянство и горожане свой протест против феодального строя выражали в еретических движениях[38].
Большую роль в средние века играла религиозная идеология. Различные религиозные системы и церковные организации служили одной и той же цели — укреплению господства феодалов над массами угнетенного и эксплуатируемого народа. Во всех странах церковь была крупнейшим феодальным землевладельцем, беспощадно эксплуатировавшим труд крепостных и зависимых крестьян[39]. В ряде стран церковное землевладение было наиболее привилегированным, а духовенство пользовалось исключительными правами. Являясь важнейшей опорой феодализма, церковные организации не во всех отношениях играли одинаковую роль в истории различных стран. Догматы (основные положения) церкви, освящающие феодальное угнетение, вызывали противодействие со стороны эксплуатируемых слоев общества. Это противодействие росло по мере развития феодализма и усиления феодальной эксплуатации и находило своё выражение в различных формах, в том числе и в многочисленных народных еретических движениях. Средневековые ереси, т. е. учения, направленные против догматов официально принятого или господствующего церковного вероучения, являлись не чем иным, как выражением социального протеста в религиозной оболочке. Многие еретические движения угнетенных крестьянских масс и горожан, особенно городской и сельской бедноты, как на Западе, так на Востоке были одним из важных элементов революционной оппозиции феодализму[40].
Таким образом, в Западной Европе, а также и в некоторых странах Азии духовенство, пользуясь слабостью и раздробленностью феодальных государств, домогалось на разных этапах развития феодализма не только идеологического, но и политического господства. Особенно долго и упорно добивалось этого папство, ведя на протяжении нескольких столетий борьбу с европейскими государями за политическое подчинение их папскому престолу. Однако рост городов, усиление их экономическое и политического значения и укрепление централизованных феодальных государств ослабили политические и идеологические позиции церкви, главным образом в Европе и в Восточной Азии, в меньшей степени в Передней и Средней Азии. В Европе это нашло непосредственное выражение в усилении еретических движений и в подготовке предпосылок для Реформации — широкого общественного движения против католической церкви, развернувшегося в полную силу уже в XVI в.
1.3 Система канонического права
Римское право не имело в средние века такого глубоко влияния на правопорядок и общественную жизнь европейских стран, как каноническое право. Последнее стало сильным орудием укрепления и развития церковной власти, и перестройки социальной структуры общества в нужном церкви направлении. Каноническое право в средние века занимало уникальную нишу среди правовых систем, которые процветали в позднее средневековье[41]. В то время как большинство правовых систем было ограничено отдельным регионом Европы или местоположением, каноническое право обрело силу, и при этом весьма эффективно исполняло роль международного права. За небольшим исключением, ее нормы применяются повсюду в римско-католическом христианском мире[42]. Каноническое право появилась не только как важный элемент христианской религиозной жизни, но также и как автономная правовая система, которая была дополняющей к правовой системе конца римского правления.
Политические и социальные изменения в V в. неизбежно привели к изменениям в отношениях между церковью и правителями на территории империи. Западная церковь соответственно должна была приспособить свое каноническое право к новой ситуации. Среди правителей новых германских королевств, заменивших римских правителей, немногие были христианами, а тс германцы, которые были обращены до вторжения, главным образом вестготы и остготы, приняли скорее арианство, чем католическую версию новой веры. Таким образом, на начальном этапе германского расселения церковь больше не пользовалась покровительством новых политических правителей, а в некоторых регионах, особенно в остготской Италии и вестготской Испании, имели место случаи открытой вражды между германскими монархами и иерархами католической церкви. Даже, когда германские короли, наконец, приняли католичество – как и все остальные монархи Западной Европы – новые правители в отличие от Константина и его преемников оказались не готовы щедро раздавать политические и судебные полномочия духовенству. Военная элита, возглавлявшая германские королевства, скорее стремилась сохранить политическую власть в своих собственных руках, чем разделить ее со священниками и епископами[43].
Однако правители новых европейских королевств с большим уважением относились к формально-юридической и процедурно-терминологической компетентности христианского духовенства, а также по причине их грамотности, видя в них хороших администраторов, кроме этого, они признавали власть, которой обладало духовенство над своей паствой. Решив принять католицизм, германские короли сами часто держали клириков при своем дворе в качестве администраторов, помощников, советников и политических деятелей[44]. Когда они посчитали необходимым придать правовым нормам, относящимся к обычаям племен своих народов, письменную форму – событие, обычно следовавшее ненамного позже религиозного обращения – германские правители техническую задачу переноса устных преданий в письменную форму всегда поручали духовным лицам из своего окружения. И поэтому не удивительно то, что первые германские правды на континенте были написаны на латинском языке (за исключением англосаксонских правд, написанных на родном языке) и часто включали положения, защищавшие от различных посягательств представителей духовенства, церковь и церковное имущество[45].
Каноническое право в германских королевствах неизбежно приводило их к изоляционизму и партикуляризму, которые символизировали новый политический порядок, последовавший за вторжением и расселением германских народов в Западной римской империи. Церковь в каждой области стремилась создавать свои собственные каноны, развивать свои собственные обычаи, ритуалы, процессуальные нормы, судебные процедуры и мало обращала внимание на ведущую роль римского права, как это имело место при императоре. Местные соборы и синоды в каждой области бывшей империи принимали свои собственные правила о постах, церковных праздниках, литургии и т.п., почти не связанные с практикой в других местах. Власть митрополитов и архиепископов росла, тогда, как власть западного патриарха в Риме сокращалась[46].
Средневековое каноническое право остается не только главным источником религиозного права, но и многие жизненно важные элементы современных светских правовых систем, особенно в гражданском праве, продолжают испытывать его влияние. Каноническое право в средние века было одновременно продуктом и интегрированным компонентом средневековой религиозной и политической жизни. В средневековой жизни практически невозможно было избежать его воздействия из-за всепроникающего влияния норм канонического права, как на частную, так и на общественную жизнь[47].
Границы между каноническим и светским гражданским правом оставались легко проницаемы на протяжении всего средневековья вплоть до нового времени, тем самым, создавая базис, на котором основывались многие современные правовые системы. При всех недостатках и ограничениях средневекового канонического права, оно играло центральную роль в средневековой политической, экономической и общественной жизни общества. Оно являлось значительной составляющей в интеллектуальном развитии общества в средние века, так как канонисты сумели найти новые решения правовых проблем, как старых, так и вновь возникающих, исходя из инновационных подходов к анализу правовых и церковных институтов, и способствовали продвижению на практике новых идей, внося неоценимый интеллектуальный вклад в правовую науку.
Средневековое каноническое право было гораздо большим, чем просто набор религиозных предписаний, которым следует руководствоваться верующим, так как, стараясь объяснить возникающие проблемы, канонисты должны были исследовать легитимность и пределы как папской, так и королевской власти. А каноны скорее воплощали систему права, во многом параллельную светским отраслям права, а иногда конфликтующую с ними и порой одерживающую победу в таком конфликте[48].
Расцвет канонического права, обусловленный необходимостью проведения церковных реформ, сопровождался удивительно высоким уровнем знания народными массами, даже людьми совсем низкого общественного положения, доктрин канонического права, особенно по таким вопросам как согласие на брак, соблюдение поста и религиозных праздников, ростовщичество, юридическая сила завещаний[49].
Каноническое, или церковное, право возникает вместе с христианской церковью, но оформление получает не сразу, а по прошествии некоторого времени. В течение VI—X вв. оформляется общая богословская доктрина христианской церкви, а также общая служба, общий набор норм относительно различения серьезных грехов (убийство, нарушение клятвы, воровство) и общей церковной дисциплины. В этот период каноны (нормы, правила, образцы) отождествляются с постановлениями соборов и синодов (собраний епископов), с декретами и решениями отдельных епископов, а также с положениями о наказаниях в Библии. В 1075—1122 гг. происходит важная внутрицерковная реформа, связанная с деятельностью папы Григория VII, в результате которой появляется особая церковная система права, названная новым правом (ius novum), а также новым католическим правом. В этом новом римско-католическом праве ощутимо влияние римского права (понятия, нормы, особенно в вопросах собственности, наследования и договоров) и права народного и обычного (в центре его стояли вопросы защиты чести, соблюдения клятвы, возмездия, примирения и коллективной ответственности). В него вошли также многие библейские примеры и метафоры, ставшие составной частью отдельных канонов.
Первыми кодификациями канонического права были частные собрания канонов. К ним относится сборник канонов и текстов под названием «Собрание 74 титулов» (1050 г.) и произведение Ивона Шартрского, впервые изложившего все каноническое право, под названием «Собрание всех норм» (Pannormia)[50]. В это же время Григорий VII объявляет о полномочиях папы "создавать новые законы в соответствии с нуждами времени". Эти законы получили название декреталий, которые воспринимались уже не как дополняющие и уточняющие постановления, а как совершенно новые. В 1140 г. появляется трактат Грациана[51], монаха монастыря Св. Феликса в Болонье, под названием «Согласование разрозненного» (Соnсоrdantia discordantum canonum) — виртуозная обработка канонического права с включением библейских текстов и папских декреталий[52]. Следующей после Грациана кодификацией канонического права стал официальный сборник постановлений (декреталий) папы Григория IX (1234 г.). Он состоял из пяти частей, церковные суды и их юрисдикция; судопроизводство; привилегии клира; семейное право; преступления. Составителем сборника был папский советник Раймундус из Пенафорте.[53] Политическое верховенство авторитета папской власти над светской властью европейских монархов приходится на XII— XIV вв. Иннокентий III, победитель в конфликте с английским королем Иоанном Безземельным, утверждал: "Мы (папы) призваны господствовать над всеми народами и царствами".[54] Григорий VII, заставивший короля Генриха IV простоять перед своим замком в Каноссе (Северная Италия) три дня босым в одежде кающегося грешника, делал не менее претенциозные заявления о том, что папы могут низлагать императоров, никто им не судья, что не считается католиком тот, кто не согласен с римским папой и что папа римский может освобождать от присяги неугодным владыкам. Упадок власти пап над светскими правителями начинается с XIV в., и происходит это вследствие возвышения власти королей. В 1582 г. был составлен Свод канонического права (Corpus iuns canonici). В него помимо традиционных источников права — канонов вселенских соборов и постановлений пап — вошли нормы о строе и организации церкви. Церковное право — более точное название для этого собрания, нежели каноническое право. Последующие кодификации целиком относятся только к XX столетию. В 1917 г. производится еще одна кодификация Свода канонического права, а в 1983-м — еще одна. В 1990 г. создается Канонический кодекс восточного права церковных общин католической ориентации[55].
Каноническое право в отличие от Свода Юстиниана и более раннего римского правоведения рассматривало в качестве коллегии (или корпорации) не только признаваемые властью коллегии (государственное казначейство, города, церковь), но и любую группу лиц, имеющих организацию (богадельня, госпиталь, епархия, сама вселенская церковь). При этом любая корпорация могла иметь законодательную и судебную юрисдикцию, а члены ее могли в ряде случаев действовать от имени всей корпорации. У римлян в древности действовало другое правило: то, что относится к корпорации, не относится к ее членам. Должностные лица корпорации сами несли ответственность за противоправные действия. Таким образом, церковь различала три сферы прав корпорации: права корпорации как таковой, права отдельных ее членов или должностных лиц, права корпорации и отдельного лица (должности) в совокупности. Церковная юрисдикция и область правового регулирования тесно соприкасалась и сочеталась с нравственными предписаниями, с теологическими доктринами и литургическими формулами. Ее отдельные сферы оформлялись в процессе административной, хозяйственной и дисциплинарной деятельности церковных учреждений и подразделялись на следующие области: церковные финансы и собственность, благотворительные завещания и отказы имущества, право владения, пользования и распоряжения церковными землями и зданиями. Другой сводной областью регулирования была сама церковная власть (власть назначать на церковные должности, процедуры улаживания споров между священниками, дисциплинарные санкции и др.). Особый разряд регулирований распространялся на взаимоотношения между церковной и светской властью. Преступления также входили в область церковной юрисдикции (в качестве наказаний применялся фиксированный перечень покаяний, налагаемых за разные преступления, включая убийство и лжесвидетельство). Специфическую и важную область канонического права составляло регулирование брачно-семейных отношений: определение препятствий к заключению брака, определение законнорожденности детей, расторжения брака[56].
Таким образом, на протяжении XII—XIII вв. из юрисдикции церкви над таинствами вырастает регулирование брачно-семейных отношений, из юрисдикции над завещаниями — наследственное право, из юрисдикции над церковными бенефициями — имущественное право, из юрисдикции над клятвами — договорное право, из юрисдикции над грехами — карательное каноническое право. Со временем источниками канонического права стали помимо Библии, произведений отцов церкви, постановлений соборов и синодов, декреталий пап и епископов также решения церковных судов, основывающиеся на доктрине канонического права. С конца X до начала XII в. постепенно происходило уточнение профиля отдельных отраслей канонического права с разбивкой на корпоративное, брачно-семейное, наследственное, право собственности, договорное и процессуальное. Каноническое право как система представляло нечто большее, чем те или иные нормы и требования, — это собрание норм и принципов, приспособленных к новым ситуациям жизни, которые обусловливались экономическим строем общества, его социальной структурой, политическими отношениями и ролью самой церкви, меняющейся соответственно переменам в социальной и политической обстановке.
2 Образование инквизиционного суда
2.1 Учреждение инквизиции
В 1215 г. 12-й Вселенский собор, в связи с ростом ереси[1], постановил, осужденных церковным судом, еретиков передавать государственной власти для заслуженного наказания. При этом церковь не определяла еретикам меры наказания, и вообще католические синоды и соборы не назначали смертной казни для еретиков[2].
Независимо от церкви в Германии и в Северной Франции гражданская власть, начиная с XI века требовала сожжения еретиков. В католической Европе впервые сожжение установлено государственным законом в марте 1224 г. в Ломбардии германским королем, а впоследствии императором Священной Римской империи германского народа Фридрихом II. Позднее подобные законы установлены и в других местах. В Германии в 1232г. Фридрих II издал закон о смерти еретикам, и при этом Фридрих пожелал, чтобы следствие о ереси вести было поручено монахам-доминиканцам[3]. Этот же император в 1224, 1231 и 1238 гг. предусмотрел, чтобы упорствующие еретики сжигались. Папа Иннокентий IV одобрил эти законы, но суровые санкции этих законов никогда не были внесены в кодекс церковного закона. Они существовали только в государственном праве и применялись по решению государственного суда, следовавшего после передачи преступников инквизицией государственной власти – примечание составителя[4].
Ересь в то время считалась большим преступлением, чем политические преступления[5]. Различали три вида еретиков:
а) Еретики, отказавшиеся от ереси раскаявшиеся и вернувшиеся в Церковь, подвергались только церковным карам - покаянию.
б) Еретики, в обращении которых были обоснованные сомнения - пожизненно заключались в тюрьму.
в) Еретики, упорствующие в ереси или отказавшиеся от нее, опять вернувшиеся к ней, передавались государственным властям.
Инквизиция (от латинского: inquisitio - разыскание, исследование, розыски) - судебно-следственный орган, созданный для выявления в церкви ее замаскированных врагов, их переубеждения и перевоспитания, а в случае их неисправимости отлучавший их от церкви в соответствии с указаниями Нового Завета[6]. Отлучение от церкви могло быть подано для обжалования папе и им отменено. После отлучения врага от церкви, он передавался государственной власти, и ее судебный орган рассматривал дело отлученного от церкви с точки зрения государственного права и в соответствии с его законами приговаривал виновного к предусмотренной законом каре. Если государственным правом за преступления против церкви и государства предусматривалась смертная казнь, то преступник казнился смертью. Таким образом, инквизиция никого к смерти не приговорила. Она только определяла вину человека и при нежелании преступника исправиться, отлучала его от церкви и передавала государственной власти на ее усмотрение. Казнился же преступник по приговору государственного суда, карательными органами государства[7].
В XII в. католическая церковь столкнулась с ростом оппозиционных религиозных движений в Западной Европе[8], прежде всего с альбигойцами[9], или катарами[10]. Для борьбы с ними папство возложило на епископов обязанность выявлять и судить еретиков, а затем передавать их для наказания светским властям («епископская инквизиция»); этот порядок был зафиксирован в декретах Второго (1139 г.) и Третьего (1212 г.) Латеранских соборов, буллах Луция III[11] (1184 г. ) и Иннокентия III[12] (1199 г. ). Впервые эти постановления были применены во время Альбигойских войн (1209–1229 гг.)[13].
Однако «епископская инквизиция» оказалась мало эффективной: епископы находились в зависимости от светской власти, а подчиненная им территория была невелика, что позволяло еретику легко укрыться в соседней епархии. Поэтому в 1231 г. Григорий IX[14], отнеся дела о ереси к сфере канонического права, создал для их расследования постоянный орган церковной юстиции – инквизицию. Первоначально направленная против катаров и вальденсов, она вскоре обратилась против других еретических сект – бегинов, фратичелли, спиритуалов, а затем и против колдунов, ведьм и богохульников[15].
В 1231 г. инквизиция была введена в Арагоне, в 1233 г. – во Франции, в 1235 г. – в Центральной, в 1237 г. – в Северной и Южной Италии[16].
В 1215 г. 12-й Вселенский собор упрекнул испанское духовенство за пассивное отношение к нехристианам (ввел особые знаки на одежде мусульман и иудеев и запретил строить новые синагоги). В 1312 г. Виенский, 15-й Вселенский собор вновь потребовал ограничения свобод для нехристиан. Но власти Испании игнорировали требования соборов об ограничении свобод для нехристиан. Тем временем иудейские финансисты грабили испанский народ, а некоторые иудеи были у власти, около короля.[17]
При короле Генрихе II Трастамаре началось решительное наступление на иудеев. Антииудейское движение возглавил генеральный викарий Севильского архиепископа – Феран Мартинес. Севильские иудеи жалуются в Рим, папе на их преследование и в 1378-80 гг. Папа запрещает преследование иудеев. От гонений и ограничений многие иудеи, ради материального процветания, принимают христианство[18].
В 1391 г. вновь начинается антииудейское движение, в нем участвует много ремесленников. Это движение позднее историками названо социальной революцией. Под влиянием этого движения крестилось свыше 10 тыс. иудейских семей, около 1 млн. человек. Очень многие крестились под влиянием миссионера-доминиканца Виссенте Ферера (1350-1419). Крестившихся иудеев называли мараны. Многие иудеи крестились, но тайно исповедовали иудаизм. Своим поведением они вызвали ненависть народа[19]. В 1476 г. издан особый катехизис для маранов, духовенство получило указания наблюдать за искренностью маранов в вере[20].
Тем временем, ересь, распространяемая выходцами из маранов охватила Севилью, Андалузию и Кастилию. Фердинанд и Изабелла просят Папу Сикста IV[21] учредить в Испании инквизицию, но при этом король требовал от папы, чтобы назначение инквизиторов зависело от светской власти, а не от церкви и чтобы конфискованное имущество шло в доход государству, чтобы инквизиторы были орудием светской власти, и лишь епископы-еретики подлежали папскому суду. В 1481 г. инквизиция начала действовать.
В январе 1482 г. Папа Сикст IV порицает действия инквизиции, сожалеет о ее введении и требует ограничения ее деятельности, угрожает санкциями[22]. В апреле 1482 г. Сикст IV издает вторую буллу против инквизиции для Арагонии[23]. Но король Фердинанд противится требованиям Сикста IV. В мае 1483 г. Сикст уступает Изабелле в недопущении жалоб в Рим на приговоры испанской инквизиции и поручает прием жалоб Севильскому архиепископу Иньиго Манрике[24]. Но и Сикст IV продолжает принимать жалобы на испанскую инквизицию и отменяет некоторые ее приговоры. Папа говорит, что богоугодное дело – это не чрезмерная строгость к виновным, а снисходительность, мягкость и сострадание. Он желает, чтобы раскаявшихся не преследовали и дали им все права, как будто бы они и не грешили[25].
В связи с тем, что преступления против религии, в том числе ересь угрожали моральному порядку в обществе, а значит и государственной безопасности, римское уголовное (государственное) право предусматривало за такие преступления телесные наказания, вплоть до смертной казни через сожжение.
Разумеется, в более ранний период церковь была лишена возможности физически расправляться с теми, кого она считала вероотступниками. Только в IV в., когда господствующей религией в Римской империи стало христианство, церковь переходит от «слов» (отлучений) к «делу» (насилию).
Разумеется, инквизиция не возникла на «пустом месте». Созданию «священных» трибуналов предшествовала многовековая борьба правящих кругов церкви с ересью, в процессе которой вырабатывались также и богословские обоснования необходимости применения к еретикам различных видов и форм насилия, вплоть до их физического истребления. Это была нелегкая задача, ибо теологам пришлось для оправдания инквизиции подменить «религию любви», за которую выдает себя христианство, «религией ненависти». На такую трансформацию ушли столетия[26].
Таким образом, инквизиция в течение своей многовековой истории служила феодализму и абсолютизму, колониализму и капитализму. Если в средние века деятельность инквизиции была связана с застенками, пытками, аутодафе, то в новое и новейшее время, когда она была лишена ее палаческих функций, инквизиция действует более утонченными методами, ее оружием становятся анафемы, отлучения, Индекс запрещенных книг, куда заносились произведения многих выдающихся прогрессивных ученых и мыслителей[27].
Таковы итоги существования инквизиции, жертвами которой были средневековые еретики и вероотступники, личные враги пап и церковных иерархов, население, насильственно обращенное в католичество, порабощенные народы в колониях, гуманисты, выступавшие с критикой религиозного мракобесия, враги абсолютистской власти, просветители и философы-материалисты, великие ученые, патриоты-борцы за независимость колоний, сторонники отделения церкви от государства, писатели-реалисты, первые рабочие деятели, социалисты, коммунисты и прогрессивные мыслители современности. Инквизиция всегда стояла на защите интересов правящих классов. Именно в этом обстоятельстве следует искать причины, объясняющие долговечность сего поразительного по своей живучести террористического института, но в этом же, как увидит далее читатель, кроются и причины его падения.
2.2 Судопроизводство инквизиции
Инквизиция была создана для преследования и искоренения ереси не средствами убеждения, а средствами насилия. Организованный террор — вот то «чудотворное» средство, с помощью которого церковь стремилась через инквизицию удержать и укрепить свои позиции. «Задача инквизиции,— писал Бернар Ги[28],— истребление ереси; ересь не может быть уничтожена, если не будут уничтожены еретики; еретики не могут быть уничтожены, если не будут истреблены вместе с ними их укрыватели, сочувствующие и защитники»[29].
Однако так как официального определения ереси и еретика в средние века не существовало, то все зависело от произвольного толкования этих понятий инквизиторами, которые, стремясь с корнем вырвать крамолу, преследовали не только «сознательных» еретиков, но и всех тех, кто имел к ним самое отдаленное отношение — «соприкасался» с ними и мог вследствие этого вольно или невольно «заразиться» от них «злонамеренным учением». Тысячи ни в чем не повинных людей становились ее жертвами в результате наговоров, желания инквизиторов завладеть их имуществом и просто вследствие тупости, фанатизма чиновников «священного» трибунала.
«Устройство инквизиции,— пишет Г. Ч. Ли,— было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели. Она не стремилась поражать умы своим внешним блеском, она парализовала их террором»[30]. Верховным главой инквизиции являлся папа римский. Именно ему — наместнику бога на земле — служила и подчинялась эта машина, созданная церковью и существовавшая с ее благословения[31].
Монахи и инквизиторы хотя и назначались на эти должности своим непосредственным начальством, в правовом отношении зависели непосредственно от папства. Инквизиционный же трибунал, как чрезвычайный суд, не подлежал цензуре, контролю ни со стороны папских легатов, ни со стороны руководителей монашеских орденов, назначавших инквизиторов»[32].
Даже в тех странах, где, как в Испании и Португалии, инквизиция непосредственно зависела от королевской власти, ее преступные действия были бы немыслимы без одобрения папского престола. Если бы эти действия не совпадали с интересами и политической ориентацией папства, если бы они шли с ними вразрез, то, разумеется, «святой» престол не преминул бы заявить об этом во всеуслышание. Однако с такими протестами папы римские никогда не выступали. Более того, публично или тайно Рим всегда одобрял деятельность испанской и португальской инквизиции и никогда не предпринимал каких-либо действий в защиту их многочисленных жертв. В тех же случаях, когда инквизиция прекращала свою кровавую работу, это происходило, как правило, не по воле папства, а вопреки ей.
Инквизиторы были наделены неограниченными правами. Никто, кроме папы, не мог отлучить их от церкви за преступления по службе, и даже папский легат не смел отстранить их хотя бы временно от должности без особого на то разрешения папского престола.
В 1245 г. Иннокентий IV предоставил инквизиторам право прощать друг другу и своим подчиненным все прегрешения, связанные с их «профессиональной» деятельностью. Они освобождались от повиновения своим руководителям по монашескому ордену, им предоставлялось право по своему усмотрению являться в Рим с докладом папскому престолу[33].
Инквизиторы действовали в самом тесном контакте с местным епископом, который освящал своим авторитетом их террористическую деятельность. С его разрешения и в его присутствии производились пытки, выносились приговоры. В тех случаях, когда у инквизиторов было много работы, соответствующий монашеский орден выделял в их распоряжение помощников, выступавших в роли их заместителей. Инквизитор также имел право назначать в другие города своего округа уполномоченных — «комиссариев», или викариев, которые вели слежку и осуществляли аресты подозреваемых в ереси лиц, допрашивали, пытали их и даже выносили им приговоры[34].
В XIV в. в помощь инквизиторам стали назначаться эксперты-юристы (квалификаторы), как правило, тоже церковники, в задачу которых входило формулирование обвинений и приговоров таким образом, чтобы они не противоречили гражданскому законодательству[35].
По существу квалификаторы служили ширмой для беззаконий, чинимых инквизицией, прикрывали своим юридическим авторитетом ее преступления. Они были лишены возможности ознакомиться с делом подсудимого, им давалось только краткое резюме показаний его и свидетелей, часто без имен, якобы для того, чтобы «эксперты» могли высказать более объективно свое мнение, в действительности же для того, чтобы скрыть имена доносчиков, пытки и прочие преступления инквизиторов. Квалификаторы определяли, являются ли высказывания, приписываемые обвиняемым, еретическими, или от них «пахнет» ересью, или они могут привести к ереси. Соответственно квалификаторы устанавливали, является ли автор высказываний еретиком или его следует только подозревать в этом преступлении и в какой степени — легкой, сильной или тяжелой. От заключения квалификаторов зависела судьба подследственного[36].
Инквизиторов с самого начала их деятельности обвиняли в том, что они, пользуясь отсутствием какого-либо контроля, фальсифицировали показания арестованных и свидетелей.
В ответ на эти обвинения папы римские ввели в систему инквизиции новых персонажей — нотариуса и понятых, должных якобы способствовать беспристрастности следствия[37].
Нотариус скреплял своей подписью показания обвиняемых и свидетелей, что делали и понятые, присутствовавшие при допросах. Это придавало следствию видимость законности и беспристрастия. Нотариус, как правило, принадлежал к духовному званию, и, хотя его должность утверждалась папой, он находился на жалованье у инквизитора, понятыми же выступали чаще всего те же монахи из доминиканского ордена, в ведении которого находилась инквизиция. Они, как и все сотрудники инквизиции, обязывались, под угрозой жестоких наказаний, сохранять в строгой тайне все, что им становилось известным о деятельности «священного» трибунала. Завися, таким образом, полностью от воли инквизитора, нотариус и понятые скрепляли своей подписью любой сфабрикованный инквизицией документ[38].
Другими важными чинами в аппарате инквизиции были прокурор, врач и палач[39]. Прокурор — один из монахов на службе инквизиции — выступал в роли обвинителя. Врач следил за тем, чтобы обвиняемый не скончался «преждевременно» под пыткой. Врач полностью зависел от инквизиции и по существу был помощником палача, от «искусства» которого часто зависели результаты следствия. Роль палача в комментариях вряд ли нуждается[40].
Инквизиция считалась высшим органом государства, ей были обязаны повиноваться все духовные и светские власти. Любое промедление в исполнении приказов инквизиции или сопротивление ее деятельности могло привести виновника на костер.
В первой половине XIII в., когда инквизиция начала свою террористическую деятельность, поиск еретиков не представлял большого труда, так как катары, вальденсы и прочие еретики` не только не скрывали своих взглядов, но и открыто выступали против официальной церкви. Однако после массовых казней альбигойцев и таких же кровавых расправ над последователями еретических учений на севере Франции и Италии и на землях Священной Римской империи еретики вынуждены были скрывать свои подлинные убеждения и даже соблюдать католические обряды. Выражаясь современным языком, еретики перешли к конспирации, ушли в подполье[41].
Для того чтобы привлечь кого-либо к ответственности, разумеется, требовались основания. Таким основанием в делах веры служило обвинение одним лицом другого в принадлежности к ереси, в сочувствии или помощи еретикам.
Допустим, в определенную область, где, по имевшимся сведениям, еретики пользовались большим влиянием, посылался инквизитор. Он извещал местного епископа о дне своего прибытия с тем, чтобы ему была оказана соответствующая торжественная встреча, обеспечена достойная его ранга резиденция, а также подобран обслуживающий персонал. В том же извещении инквизитор просил назначить по случаю своего прибытия торжественное богослужение, на которое собрать всех прихожан, обещая им за присутствие индульгенции. На этом богослужении местный епископ представлял населению инквизитора, а последний обращался к верующим с проповедью, в которой объяснял цель своей миссии и требовал, чтобы в течение 6 или 10 дней все, кому было что-либо известно о еретиках, донесли бы ему об этом. За утайку сведений об еретиках, за нежелание сотрудничать с инквизицией верующий автоматически отлучался от церкви; снять же такое отлучение имел право только инквизитор, которому, естественно, виновный должен был оказать за это немало услуг.
Наоборот, тот, кто откликался в установленный срок на призыв инквизитора и сообщал ему сведения о еретиках, получал награду в виде индульгенции сроком на три года.
Основанием для начала следствия служил донос или показания подследственного, выдвинутые против третьего лица. Инквизитор на основе одного из таких документов начинал предварительное следствие, вызывая на допрос свидетелей, могущих подтвердить обвинение, собирал дополнительные сведения о преступной деятельности подозреваемого и его высказываниях, направлял запросы в другие инквизиционные трибуналы на предмет выявления дополнительных улик. Затем собранный материал передавался квалификаторам, которые решали, следует ли предъявить подозреваемому обвинение в ереси. Получив положительное мнение квалификатора, инквизитор отдавал приказ об аресте подозреваемого. В Испании на арест «влиятельных лиц» требовалось предварительное согласие Верховного совета инквизиции[42].
Арестованного помещали в секретную тюрьму инквизиции, где он содержался в полной изоляции от внешнего мира, в сыром и темном, как правило, каземате, часто закованный в кандалы или посаженный, подобно собаке, на цепь.
Смерть обвиняемого не приостанавливала следствия, так же как и его умопомешательство. Подозрение, т. е. не доказанное ничем обвинение в ереси, основанное на догадках, предположениях, косвенных уликах (например, случайное общение с еретиком, проживание с ним в одном доме и т. п.), служило достаточным основанием для ареста. Лица, против которых выдвигались пустячные подозрения, арестовывались и иногда содержались в тюрьме годами.
Донос (и тем более самообвинение) служил для инквизиторов доказательством виновности обвиняемого. Церковь рассматривала каждого верующего как потенциального еретика, ведь дьявол, как утверждали богословы, пытается совратить всех верующих с истинного пути. Донос считался чуть ли не мистическим актом провидения. Поэтому целью следствия было не проверка доноса, а добыча признания обвиняемого в инкриминируемом ему преступлении, его раскаяние и примирение с церковью. Конечно, можно было бы рассуждать и иначе. Ведь доносчик мог действовать тоже по наущению дьявола. Но такой подход к доносчику лишал бы инквизицию ее жертв, ибо подавляющее большинство доносов было бездоказательными наговорами, которые отвергнул бы за несостоятельностью любой светский суд[43].
И все же хотя инквизиция и считала каждого попадавшего в ее коварные сети виновным, она была вынуждена обосновывать свое обвинение, опять-таки не для выявления объективной истины, а с совершенно иной целью. Во-первых, для того, чтобы убедить обвиняемого признать себя виновным и раскаяться. Иначе говоря, если и собирались улики против обвиняемого, то это делалось в его же интересах, в интересах спасения его души. А спасти свою душу, а тем более жизнь, обвиняемый мог только полным и безоговорочным признанием своей вины, т. е. подтверждением обоснованности выдвинутого против него обвинения. Во-вторых, улики были нужны для того, чтобы хотя бы внешне, чисто формально соблюсти декорум и лишить обвиняемого всяческой надежды на спасение другим путем, кроме как через чистосердечное раскаяние и примирение с церковью. Улики в виде свидетельских показаний, ложных или соответствовавших действительности, должны были сломить заключенного, лишить его воли к сопротивлению, заставить его сдаться на милость своего истязателя — инквизитора[44].
Имена доносчиков и свидетелей держались в тайне не только от квалификаторов, но и от подсудимых и их защитников, если таковые имелись. Если им и сообщались данные обвинения, то в измененной форме, не позволявшей установить подлинного имени свидетеля или доносчика. Например, если свидетель показал, что ему обвиняемый высказывал еретические взгляды, то последнему это сообщалось так: имеются показания одного лица, которое слышало, как обвиняемый высказывал еретические взгляды третьему лицу, и т. д.
Очные ставки свидетелей обвинения с арестованными запрещались. Единственной причиной для отвода свидетелей считалась личная вражда. Для этого перед началом следствия обвиняемому предлагали составить список его личных врагов, которые могли бы из соображений мести дать против него ложные показания. Если среди названных имен значилось имя доносчика или свидетеля, то их показания теряли силу. Однако арестованному инквизиторы не сообщали, утеряли ли в результате его отвода силу показания доносчиков и свидетелей. Инквизиторы продолжали настаивать на обвинениях даже в тех случаях, когда выяснялось, что они являются клеветой или вымыслом доносчиков. К тому же со временем право отвода было обставлено столькими рогатками, что воспользоваться им обвиняемому практически не представлялось возможности. Обвиняемый должен был доказать, что доносчик действительно находился с ним в отношениях смертельной вражды. А в роли судей, решавших, была ли между ними такого рода вражда, выступали те же инквизиторы, рассматривавшие все попытки обвиняемого отвести свидетелей обвинения как коварные увертки и хитроумные трюки, должные запутать следствие и скрыть правду[45].
Все свидетели были по существу свидетелями обвинения. Обвиняемый не мог выставить свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция могла бы обвинить их в потворстве и сочувствии ереси. Правда, случалось, что свидетель менял свои показания, но инквизиция, как и в случае с доносчиками, принимала во внимание только такие изменения в показаниях, которые отягощали вину обвиняемого, а не такие, которые ее облегчали или снимали с него незаслуженное обвинение, причем заключенному сообщались только первые, а не вторые.
Никаких ограничительных сроков для проведения следствия не существовало. Инквизиторы могли при желании держать обвиняемого в тюрьме до вынесения приговора и год, и два, и десять лет, и всю его жизнь. Это облегчалось еще и тем, что арестованный сам оплачивал свое пребывание в тюрьме из своих средств, секвестр на которые накладывался инквизицией при его аресте. Разумеется, если арестованный не представлял особого интереса для инквизиторов или у него не было состояния, позволяющего длительное время содержать его в тюрьме, то судьба его решалась без особых проволочек. Неверно утверждение защитников инквизиции, будто ее методы соответствовали обычаям эпохи.
Следующим этапом в инквизиционной процедуре являлся допрос обвиняемого, основная цель которого заключалась в том, чтобы добиться от него признания, а следовательно, и отречения от еретических воззрений и примирения с церковью. Вымогательство признания являлось основным звеном инквизиционной судебной процедуры, что оказывало, отмечает Ли, «огромное и печальное влияние на всю юридическую систему центральной Европы в течение целых пяти столетий»[46].
Инквизитор тщательно готовился к допросу арестованного. Он предварительно знакомился с его биографией, выискивая в ней места, ухватившись за которые он мог бы сломить свою жертву, заставить ее беспрекословно повиноваться своей воле.
Естественно, что подавляющее большинство обвиняемых в ереси в начале следствия клялись в своей невиновности, в верности церковным канонам, выдавали себя за ревностных католиков. Одни это делали потому, что действительно ни в чем не были виновны, другие — потому, что скрывали свои подлинные взгляды. Инквизиторы пытались выколотить признания из тех и других.
Однако было бы ошибочным считать, что свою главную задачу инквизитор видел, прежде всего, в отправке еретика на костер. Инквизитор в первую очередь добивался превращения еретика из «слуги дьявола» в «раба господня». Инквизитор стремился вырвать у еретика раскаяние, отречение от еретических верований, заставить примириться с церковью. Но, чтобы такое превращение действительно произошло и не было бы очередным обманом лукавого, обвиняемый должен был, в доказательство искренности своего раскаяния, выдать своих единоверцев и их друзей и сообщников[47].
Допрос начинался с того, что обвиняемого заставляли под присягой дать обязательство повиноваться церкви и правдиво отвечать на вопросы инквизиторов, выдать все, что знает о еретиках и ереси, и выполнить любое наложенное на него наказание. После такой присяги любой ответ обвиняемого, не удовлетворявший инквизитора, давал повод последнему обвинить свою жертву в лжесвидетельстве, в отступничестве, в ереси и, следовательно, угрожать ей костром[48].
При допросе инквизитор избегал выдвигать конкретные обвинения, ибо не без основания опасался, что его жертва будет готова дать любые требуемые от нее показания, чтобы поскорей избавиться от своего мучителя.
Инквизитор задавал десятки самых разнообразных и часто не имеющих к делу никакого отношения вопросов с целью сбить с толку допрашиваемого, заставить его впасть в противоречия, наговорить с перепугу нелепостей, признать за собой мелкие грехи и пороки. Достаточно было инквизитору добиться признания в богохульстве, несоблюдении того или другого церковного обряда или нарушении супружеской верности, как, раздувая эти не столь тяжелые проступки, он вынуждал свою жертву признать и другие, уже более опасные и чреватые для нее серьезными последствиями «прегрешения».
Умение вести допрос, т. е. добиться признания у обвиняемого, считалось главным достоинством инквизитора. Со временем возникла необходимость в детальных инструкциях или руководствах для инквизиторов, в которых, так сказать, суммировался инквизиционный опыт и приводились варианты допросов, предназначенных для последователей различных сект. Составители этих инквизиционных «вадемекумов» исходили из предпосылки, что их жертвы являются бессовестными лжецами, хитрейшими лицемерами, «слугами дьявола», которых следовало разоблачить и заставить сознаться в своих «отвратительных преступлениях» любыми средствами и во что бы то ни стало[49].
Все эти многочисленные средства «гуманного» воздействия приносили свой результат, и многие узники инквизиции кончали тем, что признавали не только действительные, но и вымышленные преступления против веры. Многие, но не все: причем, как правило, чем серьезнее было обвинение, тем труднее было инквизиторам добиться признания. Но инквизиторам требовались, кроме признания, еще и выдача соучастников и, наконец, отречение от «греховных заблуждений» и примирение с церковью. А все это давалось с еще большим трудом, чем признание.
Когда инквизиторы приходили к заключению, что уговорами, угрозами, хитростью невозможно сломить обвиняемого, они прибегали к насилию, к пыткам, исходя из посылки, что физические муки просвещают разум значительно эффективнее, чем муки моральные.
Применение пыток инквизицией на протяжении многих веков и во многих странах — одно из ярчайших доказательств неспособности церкви одержать верх над своими идейными противниками чисто богословскими методами, силой убеждения, а не силой принуждения.
Пытки, применявшиеся инквизицией к своим жертвам, вызывали повсеместно ужас и возмущение, и церковь была вынуждена считаться с этим. Однако соборы и папы римские высказывались не за их отмену, а за пытки «с гарантиями справедливости»[50].
Столь же просто обходилось и указание об однократном применении пытки. Инквизиторы просто объявляли пытку «незаконченной», «прерванной» и возобновляли ее по своему усмотрению до тех пор, пока жертва не давала нужных показаний или когда они убеждались, что пыткой нельзя сломить ее. Обвиняемый, отказывавшийся давать под пыткой нужные инквизиции показания, считался изобличенным, упорствующим и нераскаявшимся еретиком. В таких случаях обвиняемого ждали отлучение от церкви и костер.
Не меньшее ожесточение вызывал у инквизиторов и тот обвиняемый, который давал под пыткой требуемые от него показания, а затем отказывался «добровольно» подтвердить их. Такой непокорный считался «вновь впавшим в заблуждение» и как таковой подвергался новым суровым пыткам с целью добиться от него «отречения от своего отречения»[51].
Инквизиция стремилась окутать покровом тайны все свои преступления. Ее сотрудники давали строжайший обет соблюдать ее секреты. Того же требовали и от жертв если примиренный с церковью и отбывший свое наказание грешник, обретя свободу, начинал утверждать, что раскаяние было получено от него путем насилия, пыток и тому подобными средствами, то его могли объявить еретиком-рецидивистом и на этом основании отлучить от церкви и сжечь на костре.
Прежде чем передать обвиняемого палачу, инквизитор зачитывал ему «предупреждение»: «Мы, божьей милостью инквизитор, имярек, внимательно изучив материалы дела, возбужденного против вас, и видя, что вы путаетесь в своих ответах и что имеются достаточные доказательства вашей вины, желая услышать правду из ваших собственных уст и с тем, чтобы больше не уставали уши ваших судей, постановляем, заявляем и решаем такого-то дня и в таком-то часу применить к вам пытку»[52].
Чтобы спастись, подсудимый должен был сперва признать себя виновным в предъявляемом ему обвинении, затем выдать подлинных или воображаемых сообщников, и только тогда ему разрешали отречься от ереси и примириться с церковью. Если все это он проделывал охотно и со рвением, то мог отделаться сравнительно легким наказанием; если же инквизиторам удавалось его сломить только после длительной «обработки», то его ждала более суровая кара.
Создав инквизицию, церковь постоянно доказывала ссылками на Библию, Фому Аквинского и другие богословские авторитеты свое право карать не только духовными, но и «телесными» карами провинившихся в вопросах веры[53]. Иннокентий III в послании судьям г. Витербо от 25 марта 1199 г. так аргументировал необходимость жестокого преследования еретиков: «Светские законы наказывают предателей конфискацией собственности и смертью, из милосердия они щадят их детей. Тем более мы должны отлучать от церкви и конфисковывать собственность тех, кто является предателями веры Иисуса Христа; ибо куда более великий грех нанесение оскорбления божественному величию, чем величию суверена»[54].
Собственно говоря, инквизитор, как и любой священник, отлучал нарушителей церковных законов от церкви и накладывал на них другие кары. И все же разница в данном случае между инквизитором и священником была весьма существенной. Последний не располагал средствами насилия и принуждения, и поэтому его осуждение не производило должного впечатления на вероотступников. Другое дело инквизитор, обладавший не только неограниченной властью над телом и душой своих жертв, но и мощными средствами, делавшими эту власть эффективной. Отлучение, провозглашенное инквизитором, пахло костром, в лучшем же случае — длительным тюремным заключением и потерей состояния, не говоря уж о моральных и физических пытках, при помощи которых мастера «святого дела» не только калечили тела, но и растлевали души своих многочисленных жертв[55].
Вообще инквизиция никогда не оправдывала свои жертвы. В лучшем случае приговор гласил, что «обвинение не доказано». Это означало, что оно может быть доказано в будущем. Оправдательный же приговор не мог служить помехой для нового процесса против той же жертвы. Иногда таких «оправданных» выпускали под большой залог на свободу, обязуя ежедневно являться к дверям трибунала инквизиции и стоять там «от завтрака до обеда и от обеда до ужина» на случай, если инквизицией будут обнаружены новые улики и потребуется «оправданных» вновь водворить за решетку[56].
Инквизитор имел право смягчить, увеличить или возобновить вынесенное по приговору наказание. Такой угрозой заканчивался каждый приговор. Поэтому, даже после вынесения приговора осужденный не был уверен в том, что его бедствия закончились, ведь инквизитор в любой момент мог присудить свою жертву к повторным епитимиям, к новому тюремному сроку или даже костру.
Приговоры инквизиции, как правило, отличались суровостью и жестокостью. Как отмечает Г. Ч. Ли, «ересь была столь тяжелым преступлением, что ее нельзя было загладить ни сердечным сокрушением, ни возвратом к добру. Хотя церковь объявляла, что она с радостью принимает в свои материнские объятия заблудших и раскаявшихся, но тем не менее обратный путь к ней был труден для виновного, и грех его мог быть смыт только ценою епитимий, достаточно суровых, чтобы свидетельствовать об искренности его обращения»[57].
В первую очередь к наказаниям относились епитимьи—от «легких» до «унизительных» (confusibles), затем к тюремному заключению, обычному или строгому, к галерам и, наконец, к отлучению от церкви и передаче осужденного светским властям для сожжения на костре[58].
Почти всегда эти виды наказаний сопровождались бичеванием осужденных и конфискацией их имущества.
Отличительной чертой инквизиторского суда было то, что для него не существовало других смягчающих вину обстоятельств, как полное подчинение обвиняемого воле его палачей. Другой чертой инквизиционного суда было то, что, кроме осужденного, несли наказание и его дети и потомки, иногда вплоть до третьего поколения, которые лишались не только наследства, но и гражданских прав.
В XIII в. довольно популярным наказанием было принудительное участие в крестовых походах, однако инквизиторы впоследствии отказались от таких епитимий, опасаясь, что бывшие еретики «заразят» крестоносцев.[59]
Но если столь изнурительными были «легкие» наказания, можно себе представить, каким бременем ложились на плечи жертвы инквизиции «унизительные» наказания. В таких случаях ко всем перечисленным выше епитимиям прибавлялись еще следующие наказания — ношение позорящих знаков, введенных впервые св. Домиником в 1208 г. и «усовершенствованных» позднейшими инквизиторами, в виде больших холщовых нашивок шафранового цвета, имевших форму креста. В Испании на осужденного надевали желтую рубашку без рукавов с нашитыми на ней изображениями чертей и огненных языков из красной материи; на голову его надевали шутовской колпак.
Следующим наказанием была тюрьма, причем пожизненное тюремное заключение считалось проявлением высшей степени милосердия. Тюремное заключение было трех видов: каторжная тюрьма (murus strictissimus), когда заключенного содержали в одиночной камере в ручных и ножных кандалах; строгое тюремное заключение (murus strictus durus arctus), когда осужденный содержался в одиночной камере в ножных кандалах, иногда прикованный к стене; простое тюремное заключение, при котором заключенные содержались в общих камерах без кандалов. Во всех случаях заключенные получали в качестве еды только хлеб и воду. Постелью им служила охапка соломы. Узникам запрещались контакты с внешним миром[60].
Приговор «священного» трибунала считался окончательным и обжалованию не подлежал. Теоретически, конечно, осужденный мог обратиться к папскому престолу с просьбой о помиловании или пересмотре дела. Но такие обращения были чрезвычайно редким явлением. Сам осужденный, находившийся в руках инквизиции, был лишен физической возможности обжаловать ее действия. Его же родственники или друзья опасались делать это из-за боязни репрессий со стороны инквизиторов, считавших жалобы на их действия проявлением гордыни и чуть ли не доказательством еретических воззрений. К тому же жалобы подобного рода были совершенно бесполезны: папский престол, как правило, просто не принимал их во внимание.
Аутодафе[61] устраивалось несколько раз в год, и на нем иногда подвергались экзекуции десятки жертв инквизиции. За месяц до его проведения приходские священники оповещали верующих о предстоящем аутодафе, приглашая участвовать в нем и обещая за это индульгенцию на 40 дней[62].
Аутодафе венчалось экзекуциями: одних осужденных облекали в санбенито и шутовские колпаки, других стегали плетьми, третьих стражники и монахи волокли на «жаровню».
«Жаровня» располагалась на соседней площади, куда вслед за смертниками переходили церковные и светские нотабли и рядовые горожане. Здесь накануне сооружался эшафот со столбом в центре, к которому привязывали осужденного; завозились дрова и хворост, которыми обкладывался эшафот. Сопровождавшие смертников монахи и «родственники» пытались в эту последнюю минуту вырвать у своих жертв отречение. О желании раскаяться осужденный мог дать знать только знаком, так как, опасаясь, что он будет агитировать перед народом в пользу ереси, его часто вели на казнь с кляпом во рту[63].
Когда зажигался костер, особо уважаемым прихожанам предоставлялось почетное право подбрасывать в огонь хворост, чем они приумножали перед церковью свои добродетели.
Хотя палачи пытались так устроить костер, чтобы он пожрал осужденного, не оставив и следа от него, эта цель не всегда достигалась. В таких случаях обуглившиеся останки рвались палачами на мелкие части, кости дробились, и это ужасное месиво повторно предавалось огню. Затем тщательно собирался пепел и выбрасывался в реку. Подобной процедурой инквизиторы пытались лишить еретиков возможности заручиться останками своих мучеников и поклоняться им.
Если осужденный на костер умирал до казни, то сжигали его труп. Сожжению подвергались и останки тех, кто был посмертно осужден. В испанской и португальской инквизиции было принято сжигать на костре куклы, изображавшие осужденных (казнь in efigie). Такой символической казни подвергались осужденные на пожизненное заключение, а также бежавшие из тюрем или от преследований инквизиции ее жертвы.
Костер использовался инквизицией и для другой цели — уничтожения сочинений вероотступников, иноверцев и неугодных церкви писателей.
Таким образом, в основе всех приговоров инквизиции лежал приговор об отлучении от церкви, на котором зиждилось все ее могущество. В теории духовные наказания, налагаемые инквизицией, были тождественны с теми, при помощи которых всякое облеченное властью духовное лицо могло лишить человека вечного спасения; но духовенство так осрамилось, что анафема в устах священника, которого не боялись и не уважали, потеряла, по крайней мере в рассматриваемую эпоху, в значительной степени свое значение. Наоборот, духовные наказания инквизиции были оружием в руках небольшого числа энергичных людей, и никто не мог безнаказанно относиться к ним без уважения; к тому же светские власти были обязаны изгонять всякого, как еретика или сторонника ереси, кого отлучал от Церкви инквизитор, и конфисковать его имущество. Не без основания инквизиторы хвалились, что их проклятие по четырем причинам могущественнее проклятия остального духовенства: они могли заставить светскую власть признать отлученного вне закона; они могли принудить ее конфисковать его имущество; они могли осудить как еретика любого, который оставался отлученным в течение года; и, наконец, они могли отлучать всякого, кто стал бы поддерживать сношение с отлученным. Таким образом инквизиция добилась, чтобы беспрекословно слушались ее призыва и подчинялись налагаемым ею наказаниям. Для приведения в исполнение своих приговоров она пользовалась услугами светской власти; она устраняла все законы и статуты, которые противоречили ее судопроизводству; она подтверждала, что царствие Божие, представляемое ею на земле, было выше царств земных.
- 3 Влияние инквизиции на процесс становления системы европейского права и судопроизводства
Церковное уголовное судопроизводство раннего христианства и инквизиционного процесса Средневековья постепенно развивалось в направлении усложнения формы (структуры) и упрощения содержания. Данное обстоятельство свидетельствует, что более детальная регламентация порядка уголовного преследования еще не гарантирует соблюдения прав участников судопроизводства и намерений законодателя.
Развитие уголовно-процессуального права характеризует розыскной тип уголовного процесса. Розыск как поиск истины во имя публичных интересов титулирует данный тип судопроизводства.
Смена частно-состязательного процесса розыскным была закономерной. В обвинительном процессе личность человека имела минимальную степень свободы. Общество основывалось на кровнородственных отношениях, в которых человек выступал как представитель своего «племени». По этой причине субъектом процесса был скорее род, а не сам человек. По мере развития общества в нем укрепляются обменные отношения и увеличивается индивидуальная свобода. В таком обществе человек выполняет определенную функцию и является участником рынка. Тогда преступление причиняет вред уже не только самому потерпевшему и его роду, а участникам рынка – всему обществу. Общественная опасность преступления служит причиной того, что защита личности человека (товаропроизводителя) и преследование преступника становится общим делом[64]. Выполнение этого общего дела возлагает на себя сильное централизованное государство, которое приносит в жертву общему благу частные интересы отдельных лиц.
Вот как И. Я. Фойницкий описывает розыскной уголовный процесс: «идея государственности поглощает все другие: права личности отрицаются в обвиняемом, который становится предметом исследования, подлежащим экспериментам самым суровым во имя государственного интереса; отрицаются эти права в обвинителе, которого заменяет безличная воля закона, наперед стремящаяся определить движение процесса; отрицается и в судьях, которые связываются формальной теорией доказательств, этой безличной логикой законодателя; понятие сторон изгоняется из процесса; последний перестает быть живым судебным спором их и превращается в безличное исследование, движущееся волей одного закона: понятие обвинения заменяют поводы возбуждения уголовных дел, обжалование уступает место ревизионному порядку, все участвующие в процессе лица обязываются по долгу службы стремиться к раскрытию материальной истины, достижение которой объявляется государственным интересом»[65].
В уголовно-процессуальной литературе в качестве признаков розыскного процесса указываются 1) смешение процессуальных функций обвинения, защиты и разрешения дела; 2) отсутствие сторон; 3) безличная воля закона как источник движения производства по делу; 4) положение обвиняемого как объекта исследования; 5) наличие формальной системы оценки доказательств[66].
Используемый подход к исторической типологии позволяет сделать вывод о том, что сущность розыскного типа процесса и основной его признак заключается в поглощении частного начала публичным. Этот основной признак выражается в процессуальном положении основных участников процесса. Публичным началом подавлены и личность потерпевшего, и личность обвиняемого, и личность судьи. Из этого вытекают и этим обусловлены все остальные черты розыскного производства. Рассмотрим процессуальное положение потерпевшего, обвиняемого и суда.
Поскольку потерпевшим от общественно-опасного деяния признается общество, постольку непосредственной жертве преступления отводится роль доносителя. Доноситель не имеет процессуальных прав, позволяющих ему влиять на движение уголовного дела. Он не обязательный участник процесса, так как для начала производства формальное обвинение не требуется. Обвинение заменяется поводом. Источником движения дела становится закон. Свобода личности отрицается в доносителе, на которого в крайних проявлениях розыска возлагается обязанность доказать донос под страхом уголовной ответственности[67]. Он может быть также подвергнут пытке.
Обвиняемый занимает положение объекта исследования, располагающего ценной информацией о преступлении. Для извлечения информации применяется самое серьезное принуждение. Обвиняемый может предполагаться виновным. Во имя высших интересов он обязан саморазоблачиться на допросе. Истории известны случаи возложения на обвиняемого уголовной ответственности за разноречивые и ложные показания о собственном преступлении.[68] Положение объекта процесса предполагает неравенство обвиняемого с должностным лицом, ведущим процесс. При таком юридическим статусе, разумеется, ни обвиняемый, ни потерпевший не могут считаться сторонами.
Для реализации государственных интересов суд должен выяснить объективную истину и на этой основе решить дело. Он начинает процесс без формального обвинителя, сам выдвигает обвинительный тезис и подкрепляет его доказательствами (выполняет функцию обвинения). Для достижения истины суд должен выдвинуть и проверить противоположную версию – защитительный тезис (выполнить функцию защиты)[69]. Кроме того, разрешение дела (функция юстиции) также принадлежит суду. Слияние трех процессуальных функций в руках одного субъекта не позволяет считать его судом в собственном смысле слова. Это судья – инквизитор, должностное лицо, государственный орган, ведущий производство по делу. Ю. В. Мещеряков называет его единственным дееспособным участником процесса[70], который не ограничен какими либо пределами. Однако должностное лицо, ведущее розыск, имеет господствующее положение только как государственный орган. Напротив, как личность оно также не дееспособно в процессуальном отношении, как и обвиняемый.
Публичное начало розыска умаляет свободу личности судьи. Все его действия жестко регламентированы законом. У судьи-инквизитора практически нет свободы выбора, его усмотрение и внутреннее убеждение ни как не влияют на принимаемые решения, которые полностью контролируются вышестоящими инстанциями. Ярким тому свидетельством служит формальная система доказательств, когда их оценка заранее предписана. Подавление личности должностного лица красноречиво подтверждается тем, что на него также как на доносителя и обвиняемого могла быть возложена ответственность за не доказанность доноса.[71].
В целом, розыскной уголовный процесс определяется господством государственных интересов над интересами личности, что выражается в процессуальном положении участников судопроизводства. По строгим предписаниям закона орган, ведущий процесс, осуществляет свои односторонне-властные полномочия над остальными участниками процесса. В розыскном процессе обязанности обвинителя, защитника и суда возлагаются на ведущий производство орган, который не нуждается в помощи сторон при выявлении истины и принятии решений.
Изложенное можно представить в следующем определении: розыскной тип уголовного процесса – это обусловленная господством публичного начала над частным организация производства по делу, которая выражается в жестко регламентированном осуществлении односторонне-властных полномочий ведущим процесс органом.
Для более полной характеристики розыскного процесса кратко рассмотрим систему его принципов – руководящих положений, выражающих сущность процесса и определяющих все его построение.
Две основополагающие идеи определяют розыскной уголовный процесс – принципы официальности и инструктивности.
Принцип официальности (должностной инициативы) как крайнее проявление публичности означает обязанность должностных лиц и органов в уголовном процессе по собственной инициативе (ex officio) устанавливать истину и принимать решения вне зависимости от волеизъявления заинтересованных лиц.[72] Из принципа официальности вытекают положения «второго», более низкого уровня обобщения, в первую очередь – единоначалие.
Процессуальное единоначалие предполагает, во-первых, концентрацию полномочий у органа, ведущего розыск, и их отсутствие у обвиняемого и потерпевшего. Так, право обвиняемого на защиту предстает в розыскном процессе в виде обязанности органа розыска обеспечить интересы подследственного. Во-вторых, единоначалие подразумевает подчинение судьи – инквизитора вышестоящему начальнику (инстанции). Появляется инстанционность движения дела. Для розыскного процесса характерна концентрация власти в обществе в одних руках (деспота). В этом смысле единоначалие отражает принцип бюрократического централизма. Указанные правила розыскного процесса объединяются в фундаментальный принцип единства розыскного процесса[73].
С единоначалием тесно связаны условия и гарантии официальности: а) письменность (вместо личного участия граждан производство ведется по документам); б) ревизионное начало (по письменным материалам вышестоящая инстанция вправе пересмотреть решение по своей инициативе); в) тайность процесса (материалы уголовного дела скрываются не только от общественности, но и от заинтересованных лиц).
Вторым принципом розыскного процесса является инструктивность как требование чрезмерно детальной регламентации уголовно-процессуальных действий[74]. Если официальность определяет источник движения дела, то инструктивность указывает путь, способ достижения процессом своей цели, позволяет понять, как приводится в действие процессуальный механизм[75]. Регламентация является единственной гарантией достижения цели процесса. Кроме того, инструктивность ограничивает власть государственного органа, указывает на ее рамки. Максимальная «дозировка» полномочий должностного лица есть средство (и следствие) ограничения свободы его личности.
Из принципа инструктивности вытекают положения а) формальной системы доказательств, б) унификации процессуальной формы, в) регламентации поводов уголовного преследования.
Доказательственная система часто рассматривается в качестве типичного признака судопроизводства, поэтому необходимо несколько подробнее дать ее характеристику в розыскном процессе.
Для розыскного исторического типа процесса характерна формальная система доказательств[76]. Суть ее заключается в том, что оценка доказательств производится судьей по «внешним» для него критериям, которые детально указаны в законе. Закон (или судебная доктрина) устанавливает силу доказательств, подразделяя их на совершенные, совершенные наполовину, совершенные на четверть и т.д. Совершенным доказательством признаются признание обвиняемого, захват с поличным, показания двух заслуживающих доверия свидетелей. Оценка доказательств судом сводится к механическому их подсчету. При достаточном количестве доказательств выносится обвинительный приговор, при отсутствии – оправдательный, а при некотором недостатке – об оставлении в подозрении[77]. Установленные законом критерии в общем виде отражали действительное положение вещей. Однако они не могли учесть особенности каждого конкретного дела.
Для розыскного процесса характерен и свой, типичный метод правового регулирования. Предметом регулирования выступают управленческие отношения, в которых объектом управления служит не процедура производства, а сами его участники, в равной степени и обвиняемый, и судья. Правовое регулирование осуществляется исключительно императивным методом. Такой угол зрения позволяет определить розыскной процесс как последовательное применение метода власти – подчинения к общественным отношениям в области уголовного судопроизводства.
Выделяют три разновидности розыскного процесса. 1) Следственный процесс, в котором обвиняемый имеет некоторые процессуальные права, может допускаться защитник, предмет разбирательства ограничен обвинением, господствует письменность и нет непосредственности производства. 2) В эпоху разложения феодализма и развития капитализма существует розыскной процесс в узком смысле, в котором обвиняемый является объектом исследования и предполагается виновным, пытка формально запрещена, действует формальная система доказательств, письменность и тайность. 3) Инквизиционный процесс является пыточной разновидностью розыскного. Инквизиционный процесс может иметь как устную форму без формальных доказательств, так и письменную[78].
Многие юристы на базе исторического подхода выделяет следующие разновидности розыска:
Уголовная расправа – первая и элементарная разновидность розыска, в которой орган государственного управления разрешает уголовное дело в неразвитой процедуре и, практически, без доказательств. Уголовная расправа имела такие разновидности как общинное дознание, вотчинный суд, уголовно-административная расправа и военно-полевой суд.
Ассиза представляет собой расследование представителя государственной власти через местных людей, которые сообщали ему о виновности обвиняемого. Так, в России производился сыск с применением повального обыска – опроса судьями местных граждан о лихих людях. Именно ассиза послужила зародышем суда присяжных в Англии[79].
Инквизиционный процесс – это такая разновидность розыска, в которой специальный судебный орган разрешает дело сразу в судебном разбирательстве по детально урегулированной законом процедуре. В инквизиционном процессе судебная власть отделяется от административной, которая «уйдя из суда оставила вместо себя инструкцию – закон»[80]. При этом еще отсутствует предварительное расследование. Широко используется пытка. Она не является изобретением розыскного процесса. Пытка – результат применения обвинительных ордалий к одной стороне.
Значение инквизиционного процесса состоит в том, что он стал политической разновидностью розыска, поскольку средствами юстиции укреплялось централизованное государство, сменяющее устаревшую феодальную систему[81].
Следственный процесс представляет наиболее развитую и цивилизованную разновидность розыска, в которой свобода личности максимальна для данного исторического типа процесса. В следственном процессе впервые появляется предварительное расследование, которое ведет один из судей – следователь. Применение пытки упраздняется, что вызывает еще большую регламентацию доказывания. Следственный процесс выступает бюрократической разновидностью розыска.
Значение следственного процесса заключается в объективной подготовке им почвы для перехода к публично-состязательному типу[82].
Судебный приказ – современная форма розыскного производства, в которой судья в условиях очевидности, по письменным материалам рассматривает дело об уголовном деликте (проступке) и выносит решение (приказ), которое исполняется при согласии с ним обвиняемого. Это упрощенное производство по преступлениям, не представляющим большой общественной опасности (близким к административным правонарушениям). Судебный приказ подчинен состязательности, поскольку обвиняемый добровольно соглашается с применением этой процедуры.
В литературе распространено описание видов розыскного процесса по конкретным странам. Поэтому, как и при выделении видов частно-состязательного процесса, представляется перспективным использование морфологической классификации. В итоге можно указать на следующие условные виды розыскного процесса: 1) романо-германский, 2) розыскной процесс стран общего права и 3) стран традиционного права.
Однако в мусульманских правовых системах судопроизводство так и остановилось на стадии частно-состязательного процесса. В них можно обнаружить лишь некоторые розыскные элементы. Существование розыскного этапа развития процессуального права в мусульманском праве остается на уровне предположения. В то же время «зигзаги» истории, ее ответвления не отвергают единых закономерностей развития. Розыскной процесс в его развитом виде был характерен лишь для континентальной Европы. Однако он был закономерным этапом, обеспечившим становление публично-состязательного процесса.
К романо-германскому розыскному процессу относится производство по уголовным делам во Франции, Германии, Италии, России и некоторых других странах примерно в период с XIII по XVIII столетия.
Как было отмечено выше, розыскной процесс зародился уже в недрах обвинительного производства[83]. Подробное закрепление он получает в экстраординарном французском процессе по ордонансу Людовика XII 1498 г. и эдикту Франциска I 1539 г., а затем в «Большом уголовном ордонансе» Людовика XIV 1670 г[84].
В Германии выработанные судебной практикой следственные начала находят свое закрепление в кодексах феодальных земель в составе империи конца XV, начала XVI вв[85]. В результате объединения этих кодексов в 1532 году принимается «кровавое» Уложение императора Карла V Священной Римской империи – «Каролина». В нем розыскной процесс предстает в своем полном расцвете. Он сохраняет свои позиции вплоть до первой половины XVIII века.
В России розыскные принципы четко обнаруживаются в судебнике 1497 г., в котором розыск производился по делам о государственных преступниках и «ведомых лихих людях». Эта тенденция усиливается судебником 1550 г. В Соборном Уложении 1649 г. розыскная форма процесса (сыска) уже детально регламентирована. Высокого развития розыскной уголовный процесс в России достигает при Петре I. Так, «Кратким изображением процессов» 1716 г., приложенным к «Воинскому уставу», «… введен подлинный розыскной процесс со всеми его типичными чертами». Розыскной тип процесса закреплен и в Своде законов Российской Империи 1832 г. и в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.[86]
Если в романо-германской системе права розыскной процесс существовал в «классическом» виде, то иначе обстоит дело в англосаксонской системе. Само название «англосаксонский розыскной процесс» звучит для многих юристов не привычно, поскольку распространено мнение о том, что в Англии процесс имел и имеет состязательный характер. Однако используемая типология уголовного судопроизводства позволяет утверждать, что в странах общего права также существовал период розыскного процесса. Это убедительно подтверждается историческими фактами.[87]
Уже в XI веке нормандскими завоевателями в Англию был завезен метод расследования через местных людей (ассиза) для выяснения наличия права на земельные владения. Английский суд присяжных возник из чисто розыскного института расследования споров о земле «королевским судьей через местных людей, опрашиваемых под присягой». Данный институт с учетом сложившихся обычаев и нормандских порядков был последовательно внедрен Генрихом II (1154-1189 гг.). Затем расследование через присяжных распространилось на тяжкие преступления (1164-1166 гг.), когда «преступников никто не захочет и не осмелится обвинить». Параллельно обвинительной форме розыскной порядок изобличения преступника через присяжных свидетелей в XIII веке признается институтом общего права. Лишь к XV веку присяжные постепенно из органа розыска превращаются в орган обвинения[88].
Ярким примером английского инквизиционного процесса является производство по делам о мятежах, против церкви и королевских повелений в Тайном совете и Звездной палате, созданной в 1488 году. В нем обвиняемый не пользовался никакими процессуальными правами и мог быть подвергнут пытке. В Звездной палате такой порядок сохранялся до XVII века. При Елизавете Тюдор (1558-1603 гг.) инквизиционный процесс процветал в деятельности Высокой комиссии (1583-1641 гг.) и Военных судов[89].
В целом, кровавое английское законодательство конца XV – XVI века соответствует розыскному периоду английского процесса. При этом английский розыскной процесс существенно отличается от французского или германского. В нем гораздо более сильное значение имеют традиционные обвинительные формы[90].
Заканчивая рассмотрение видов розыскного процесса, следует отметить, что в чистом виде розыскной тип процесса отсутствует как любая абстрактная модель. В инквизиционном периоде развития уголовно-процессуального права во Франции и Германии продолжает существовать ординарный порядок производства, имеющий обвинительные черты. В России некоторые категории дел рассматриваются в обвинительной форме. В Англосаксонской системе частно-исковое начало было всегда настолько заметно, что многие юристы даже не указывают на существование в Англии следственного процесса. Тем не менее смешанные процессы этих стран указанного периода по преобладающей совокупности признаков относятся к розыскному типу.
Завершить характеристику розыскного процесса целесообразно указанием на несколько моментов, определяющих его значение.
Розыскной тип судопроизводства соответствовал процессам консолидации общества, централизации государственной власти. Он направлен на внедрение публичного начала и защиту общественных интересов. По сравнению с обвинительным процессом розыскной более совершенен. Он преодолевает недостатки частно-состязательной формы. Устраняются произвол судей и физически сильной стороны. Розыском дело разрешается исходя из его существа, а не из внешних обстоятельств. Тем самым выигрывает и общество, и лично потерпевший с обвиняемым. В определенный период развития общества инквизиционный процесс становится легитимным.
«Инквизиционный процесс … был необходим обществу, как бульдозер, выравнивающий феодальную площадку для строительства нового здания. В этом неумолимом правосудии впервые, пусть и негативно, уравнялись все подданные, … укрепилась идея публичности как всеобщего блага, выраженного в едином государственном интересе и единой законности»[91].
Процессуальное значение розыскного процесса состоит в том, что в нем появляются стадии и особые должностные лица, которые в будущем будут называться следователями и прокурорами. Следственный процесс регламентирует такие доказательства, как показания свидетелей, признание обвиняемого, письменные и вещественные. Здесь зарождается институт пересмотра судебных решений. Особенно детально в инквизиционном процессе разрабатывается основная для него стадия предварительного расследования, которая разбивается на этапы общего, суммарного и специального расследования (inquisitio generalis, summary, specialis). Если общее расследование производится по событию преступления, то специальное – в отношении определенного лица[92].
Основным недостатком розыскного типа процесса является его тоталитарный характер, ведущий к ущемлению прав личности. Бесплодной оказывается попытка из единого центра регулировать все мельчайшие детали каждого конкретного случая. В результате искомая объективная истина безнадежно теряется в бесконечных бюрократических процедурах.
Розыскной процесс разрушил частный характер судопроизводства, оплодотворив его публичностью, и создал предпосылки для возникновения современного публично-состязательного типа процесса. В нем следственные начала явно проявляются на начальном (общем) этапе расследования и в производстве в упрощенном порядке. Формальная система доказательств розыскного производства, сделав прогрессивный шаг от обвинительного процесса, не исчезла бесследно. В современном публично-состязательном процессе она эволюционировала в процессуальную форму доказывания, в частности в институт допустимости.
Список использованных источников и литературы
Список использованных источников
- Бич и Молот. Охота на ведьм в XVI-XVIII веках / Пер. с англ. Н. Масловой; Состав и предисл. Н. Горелова. – СПб.: Азбука-классика, 2005. – Режим доступа: http://www/gumer.info/bibliotek_Buks/History/gorel/index.php.
- Сабатини, Р. Торквемада и Испанская инквизиция / Р. Сабатини – М., 1999. – Режим доступа: http://www.e-reading.org.ua/bookreader.php/144081/Torkvemada_i_ispanskaya_inkviziciya.html\./
- Флоровская, К.В. Акты Болонской инквизиции. Историческое обозрение / К.В. Флоровская. – Спб., 1914. – Режим доступа: http://www.verigi.ru/?book=50&chapter=12.
- Шпренгер, Я., Инсисторис, Г. Молот ведьм / Я. Шпренгер, Г. Инсисторис. Пер. с лат. Цветков Н.; Предисл. Лозинский С.Г. 2-е изд. – М.: Интербук, 1990. – 351 с.
Список использованной литературы
- Альтамира-и-Кревеа, Р. История Средневековой Испании / Р. Альтамира-и-Кревеа. Пер. с испанского Е.А. Вадковской, О.М. Гармсен. – СПб.: «Евразия», 2003. – 608. – ISBN 5-8071-0128-6.
- Аннерс, Э. История европейского права / Э. Аннерс. Пер. со шведского. Отв. ред.: Кудров В.М., Машлыкин В.Г.; Пер.: Валинский Р.Л., Волков А.М., Исаев М.А., Шенявская Т.Л. – М.: Наука, 1996. – 395 с.
- Арну, А. История инквизиции / А. Арну. – СПб.: «Евразия», 1995. – 320 с.
- Болотов, В.В. Лекции по истории древней церкви: в 3 т. Т. 1.: Введение в церковную историю / В.В. Болотов. – М.: Мартис, 1994. – 234 с.
- Величкина, В. Очерки истории инквизиции / В. Величкина. – М., 1906. – 304 с.
- Властные институты и должности в Европе в Средние века и раннее Новое время / Отв. ред. Т.П. Гусарова. – М.: КДУ, 2011. – 600 с. – ISBN 078-5-98227-773-2.
- Гергей, Е. История папства / Е. Гергей. – М.: Наука, 1996. – 386 с. – ISBN 5-678875-5678-2.
- Грановский, Т.Н. Лекции по истории средневековья / Т.Н. Грановский. Составитель С.А. Асинновская. – М.: Наука, 1971. – 604 с.
- Григулевич, И.Р. История инквизиции / И.Р. Григулевич. – М.: ТЕРРА-Кн. клуб, 2002. – 479 с. – ISBN 5-275-00558.
- Григулевич, И.Р. Папство. Век XX / И.Р. Григулевич. – М.: Политиздат, 1974. – 424 с.
- Григулевич, И.Р. Преступления инквизиции в Испанской Америке (XVI-XIX вв.) / И.Р. Григулевич // Новая и новейшая история. 1966, № 6. С. 34-46.
- Гуревич, А.Я. Проблемы средневековой народной культуры / А.Я. Гуревич. – М.: Искусство, 1981. – 358 с.
- Гутнова, Е.В. Классовая борьба и общественное сознание крестьянства в средневековой Западной Европе (XI-XV вв.) / Е.В. Гутнова. – М.: Наука, 1984. – 352 с.
- Гутнова, Е.В. Историография истории средних веков / Е.В. Гутнова. – М.: Наука, 1985. – 268 с.
- Дюби, Ж. Европа в Средние века / Ж. Дюби. – Смоленск: Полиграмма, 1994. – 320 с. – ISBN 5-87264-027-7.
- Заборов, М.И. Папство и крестовые походы / М.И. Заборов. – М., 1960. – 406 с.
- Занков, Д.С. Ведовские процессы в Западной Европе (XV-начала XVIII вв.).: автореф. дис. … канд. ист. наук / Д.С. Занков. – СПб., 200 – 245 с.
- Карсавин, Л.П. Очерки средневековой религиозности / Л.П. Карсавин. // История ересей. – М., 2007. С. 30-52.
- Карсавин, Л.П. История европейской культуры: в 2 т. Т. 2. / Л.П. Карсавин. – СПб.: Алетейя, 2001. – 334 с. – ISBN 5-90329-639-7.
- Керов, В.Л. Народные восстания и еретические движения во Франции в конце XIII-XIV вв. / В.Л. Керов. – М., 1979. – 114 с.
- Ковалев, С.И. Основные вопросы происхождения христианства / С.И. Ковалев. – М., 1964. – 368 с.
- Корсунский, А. История Испании IX-XIII вв. / А. Корсунский. – М., 1976. – 328 с.
- Крывелев, И. Христианская церковь с конца V по конец XI в. / И. Крывлев // Антирелигиозник. – М., 1939. № 8. – С. 36-39.
- Кудрявцев, А.Е. Испания в средние века / А.Е. Кудрявцев. – Л., 1937. – 304 с.
- Ланглуа, Ш.В. Инквизиция по новейшим исследованиям / Ш.В. Ланглуа. – СПб.: «Евразия», 2001. – 84 с.
- Ле Гофф, Ж. Цивилизация средневекового Запада / Ж. Ле Гофф. – М.: «Прогресс», 1992. – 360 с. – ISBN 5-01-00-36-17-7.
- Ле Гофф, Ж. Средневековый мир воображаемого. / Ж. Ле Гофф. Под общ. ред. С.К. Цатуровой. – М.: «Прогресс», 2001. – 440 с. – ISBN 5-01-0046673-3.
- Ли, Г.Ч. История инквизиции в средние века: в 3 т. / Г.Ч. Ли. – СПб.: Ладомир, 1994. – Т. 1. – 608 с. – ISBN 5-86218-103-21912; Т. 2. – 604 с. – ISBN 5-86218-103-21912; Т. 3. – 514 с. – 05-86218-103-21912.
- Лозинский, С.Г. История папства / С.Г. Лозинский. – М., 1961. – 306 с.
- Лозинский, С.Г. Святая инквизиции / С.Г. Лозинский. – М., 1927. – 280 с.
- Лозовик, Г.Н. Крестовые походы как программа универсальной папской теократии / Г.Н. Лозовик. – М., 1931. – 480 с.
- Лортц, Й. История церкви / Й. Лортц. – М.: Христианская Россия, 2000. – 578 с. – ISBN 5-87468-076-4.
- Лыс, Д.П. Роль церкви во Франкском государстве / Д.П. Лыс. – М., 1969. – 346 с.
- Льоренте, Х.А. История испанской инквизиции / Х.А. Льоренте. – СПб., Ладомир, 1999. – 1424 с. – ISBN 5-86218-162-8.
- Медден, Ф.Т. Блаженство и ересь: История инквизиции / Ф.Т. Медден. – М.: Наука, 2002. – 180 с. – ISBN 5-678656-67-895.
- Медден, Ф.Т. О подлинной истории крестовых походов / Ф.Т. Медден. – М.: Наука, 2007. – 248 с. – ISBN-13: 978-1-4281-4375-3.
- Осокин, Н.А. Еретические верования / Н.А. Осокин. // История ересей. – М., 2007. С. 45-57.
- Павловский, Я. Очерки истории католической церкви / Я. Павловский. – Резекне, Изд-во латгальского культурного центра, 1994. – 672 с.
- Покровский, М. Средневековые ереси и инквизиция / М. Покровский. Книга для чтения. По истории средних веков. Под ред. проф. П.Г. Виноградова. Вып. 2. – М., 1897. – 560 с.
- Пискорский, В.К. История Испании и Португалии / В.К. Пискорский. – СПб., 1909. – 282 с.
- Поршнев, Б.Ф, Феодализм и народные массы / БФ. Поршнев. – М., 1956. – 255 с.
- Поснов, М.Э. История христианской церкви (до разделения церквей – 1054 г.) / М.Э Поснов. – Киев: Путь к истине, 1991. – Режим доступа: http://krotov.info/history/00_posn.html.
- Робертсон, А. Происхождение христианства / А. Робертсон. – М., 1956. – 438 с.
- Рожков, В.Л. Очерки по истории Римско-католической церкви. Курс лекций / В.Л. Рожков. – М.: Духовная библиотека, 1998. – 320 с. – ISBN 5-56982-568-1.
- Сидорова, Н.А. Народные еретические движения во Франции XII-XIII вв. / Н.А. Сидорова. // Французский ежегодник. – М., 1961. – С. 23-48.
- Сказкин, С.Д. Из истории политической и духовной жизни Западной Европы в средние века: Материалы научного наследия. / С.Д Сказкин. – М.: Наука, 1981. 295 с.
- Сказкин, С.Д. Очерки по истории социально-политической и духовной жизни в средние века. / С.Д. Сказкин. – М.: Наука, 1986. – 576 с.
- Сказкин, С.Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. / С.Д. Сказкин. – М., 1878. – 380 с.
- Смирнов, А.В. Принципы уголовного процесса. // Уголовный процесс. – СПб., 1996. - № 5. – С. 29-46.
- Смирнов, А.В. Модели уголовного права процесса / А.В. Смирнов. – СПб.: Наука, 2000. – 223 с. ISBN 5-02-027413-5.
- Стасюлевич, М. История Средних веков: в 2 т. Т.2. / М. Стасюлевич. – Петрогад, 1915. – 884 с.
- Суворов, Н.С. Учебник церковного права / Н.С. Суворов. Под ред. Томсинова В.А. / Н.С. Суворов. – М.: Зерцало, 2004. – 504 с. – ISBN 5-8078-0097-4.
- Тальберг, Н.Д. История христианской церкви / Н.Д. Тальберг. – М.: Издательство Сретенского монастыря, 2008. – 560 с. – ISBN 5-67988-675-7.
- Тухолка, С. Процессы о колдовстве в Западной Европе в XV-XVII вв. / С. Тухолка / СПб., 1909. – Режим доступа: http://www/ms-outlook.ru/text-archives-magasins/0463//.
- Усков Н.Ф. Христианство и монашество в Западной Европе раннего Средневековья . германские земли II/III – середины XI вв. / Н.Ф. Усков. – СПб.: Алетейя, 2001. – 506 с. – ISBN 5-89329-409-2.
- Фойницкий, И.Я. Курс уголовного судопроизводства / И.Я. Фойницкий. – СПб.: Альфа, 1996. – 680 с. – ISBN 5-87062-032-567-3.
- Чайковская, О.Г. проблемы возвышения папства в XI в. / О.Г. Чайковская. – М., 1959. – 368 с.
- Эншлем, Ш. Происхождение религии / Ш. Эншлем. – М., 1954. – 298 с.
Скачать: